взнос, и тебя без долгих разговоров запихнут в загон вместе с другими такими же придурками.
Доктор звонит коллеге, чтобы договориться об анализах, разговор у них восхитительно светский:
— Добрый вечер! Доктор Джулио? Я очень надеюсь, что я… О, у меня все прекрасно. Благодарю, как вы любезны… Знаете, у меня тут молодая дама, которая планирует принять участие в марафоне…
Она записывает мое имя и просит расписаться на листке бумаги для подтверждения того, что я была у нее на приеме. Бумага, как я невольно замечаю, явно изготовлена на заказ, фамилия врача начертана красноватым курсивом. Происходит препирательство — синьора очаровательно смущается и так и не соглашается принять плату за свою помощь. Она будто осыпала нас волшебным порошком с кончиков своих изящных пальцев — после разговора с ней мы вспархиваем, как феи, и плывем по воздуху.
— Очень милая женщина, — слабым голоском произносит Стеф.
— Очень милая женщина, — вторю я, словно эхо.
Мы идем в супермаркет, чтобы встретиться там с Джиневрой и закупить продукты для совместного ужина (Джиневра сегодня готовит). Выбирая, что купить, особенно вино, мы так веселимся, что у нас начинается форменная истерика. В супермаркете много молодежи, все занимаются тем же, чем и мы. Мне весело, легко, я чувствую себя свободной и женственной.
— Знаешь, Джиневра отменно готовит! — говорит Стеф.
— Правда? — с улыбкой обращаюсь я к Джиневре.
— Да, — застенчиво отвечает она.
— А что ты умеешь готовить?
— Она может приготовить все что угодно, — говорит Стеф. — Вот в прошлом году она пекла знаменитый римский хлеб — представляешь, хлеб, а внутри ризотто. Я до сих пор вспоминаю.
— Это стало легендой, — признает Джиневра.
— А потом у нее был сицилийский период.
— У меня и сейчас еще сицилийский период, — поправляет Джиневра.
— Был ведь еще и французский период, с набором из пяти сортов сыра.
Я вызываюсь отвезти на место тележку, после того как мы выгрузили из нее продукты. Потом бегом присоединяюсь к подругам, которые ждут меня на улице.
— Ты вынула евро? — спрашивает Стеф.
— Что за евро?
— Евро из тележки[28].
— Вы берете его назад?
— Что?! — пронзительно вопят Стеф и Джиневра.
— Господи, — бормочу я, — а я-то думала, тут тележка стоит евро…
Мои подруги находят это уморительным.
— Не хочу тебя обидеть, Бидиша, но ты и впрямь настоящий литератор, не от мира сего, — удается выговорить Стеф.
— Но я раньше никогда не брала тележку, — признаюсь я. — Даже в Англии. Я вечно на что-то с ней натыкаюсь, к тому же набираю столько, что потом не могу дотащить все до дома.
— Ты ни разу не брала тележку? — визжат девицы.
Зловеще хохоча, бегом возвращаюсь в супермаркет, прочесываю ряды тележек и нахожу чертову монету.
В квартире Стеф сижу на кухне в уголке, пока Джиневра занимается готовкой.
— Если я тебе мешаю, скажи, — говорю я.
— Я жду, пока приготовится… как это?.. чеснок. Ты можешь открыть бутылку вина. Сможешь?
— Конечно, смогу!
— Извини, что не поддерживаю разговор. Мне нужно сконцентрироваться.
— Само собой. Не извиняйся.
— Я полностью сосредоточена. Хочу произвести хорошее впечатление.
Входит Стеф.
— Ну, пожалуйста, дайте мне тоже что-нибудь сделать, — канючу я.
— Нет, — отрезает Стеф. У нее свои представления о том, что можно и чего нельзя делать гостям.
Джиневра что-то говорит ей по-итальянски.
— Ну ладно, можешь потереть пармезан, — скрепя сердце соглашается Стеф.
С рвением выполняю данное поручение.
— Столько хватит или нужно еще? — спрашиваю я спустя какое-то время.
— Это зависит от того, удалось ризотто или нет, — улыбается Джиневра. — Если вышло плохо, добавляешь побольше parmigiano, и получается вкусно.
Мы сервируем стол, Стефания вынимает тяжелый керамический сервиз, подаренный ей Джиневрой по случаю окончания университета. Тихо звучит приятная музыка, которая всегда ассоциируется у меня с Венецией, с водой. Поет Кэт Пауэр.
— Как называется альбом? — спрашиваю у Стеф.
— Ой, как же… «Будь свободна» или «Будь смелой»… Что-то в этом роде…
— «Спи крепко», — подсказывает Джиневра. — «И не забудь принять свое лекарство».
Я хохочу (альбом называется «Ты свободна»).
Ризотто вкуснейшее, сочное, горячее, со спаржей и щепоткой сыра. Кроме него у нас на столе испанский омлет с цукини и отличное белое вино. Как всегда, я не упускаю возможности насладиться чужими кулинарными талантами.
В конце ужина обе мои подруги лезут за зажигалками, и я заявляю:
— Ну, раз вы собрались курить, тогда я возьму себе еще немного ризотто.
Выкурив первую сигарету, Джиневра тут же прикуривает следующую и обращается ко мне:
— Видишь, я взяла вторую сигарету, хочешь еще тарелочку ризотто?
Позор мне, но это предложение я принимаю — зато после ужина убираю со стола и мою посуду.
Позднее мы расслабленно сидим вокруг стола, Стеф и Джиневра перебирают разных персонажей современной итальянской культуры — исполнителей песен, актеров и писателей. Я слыхом не слыхивала ни об одном из них.
— Плоховато, что мы здесь, в Европе, так много знаем о культуре островной Англии и Америки… — говорит Стеф.
— …а мы так мало знаем о вашей культуре, — заканчиваю я ее мысль.
— Это правда достойно сожаления.
— Но ведь вы империя, и мы перед вами преклоняемся, — смеется Джиневра.
— К тому же во всем можно найти хорошую сторону: мы, итальянцы, духовно богаче, поскольку знакомы с разными культурами, — замечает Стеф. И без всякого перехода: — Могу я предложить тебе кофе?
— Да, спасибо, если тебя не затруднит, — говорю я.
Стеф и Джиневра хохочут.
— Ну вот, к концу дня, — обращается Стеф к Джиневре, — в ней наконец проснулась истинная англичанка.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Ну да, да, я не участвовала в марафоне. Я отправилась в выставочный центр в Маргере[29], чтобы разобраться наконец, что нужно делать, и мне удалось за один день зарегистрироваться, сдать медицинскую справку и заплатить взнос иностранного участника — и все благодаря моей полной некомпетентности. Я до такой степени не могла ни в чем сориентироваться, что пожилой дядька, следящий за порядком в очереди, схватил меня за руку, поднял ее и закричал:
— Минуту внимания! Эта девушка приехала из Англии и вообще не понимает, что здесь происходит. Давайте-ка все вместе ей поможем.
От этого все собравшиеся пришли в состояние легкой оторопи.
Затем дядька повернулся ко мне и начал спрашивать полушутливым тоном:
— Что я могу для вас сделать среди всей этой сырости? Хотите попить водички? Вы говорите на венецианском диалекте? Может, хотите присесть? Хотите печенья?
Как бы то ни было, в результате этого спектакля все мои проблемы удалось решить на удивление быстро.
Я вернулась домой, работала
