заседаний, спустя несколько месяцев или лет — или в отдел новостей авторитетного издания, или в зал заседаний совета директоров конкурента. Рассудок — это способность собрать и представить, что говорят документы и свидетели; здравый смысл — это способность сказать, что означают те самые факты, и какое влияние они окажут на остальную публику.
В свою первую встречу с Трампом я хотел посмотреть, как он обеспечит тот баланс уверенности и скромности, и продемонстрирует ли признаки здравомыслия. Признаю, я был настроен скептически. От кампании у меня осталось впечатление, что он был крайне неуверенным в себе человеком, что делало для него невозможным проявление скромности, и что весьма маловероятно, что он окажется достаточно уверенным и скромным, чтобы задаться лежащим в основе здравого суждения вопросом «Что я упускаю?». Но в тот день в Башне Трампа я недостаточно увидел, чтобы понять, правильной или нет была та оценка. Избранный президент был должным образом сдержанным и серьезным.
Директор Клеппер представил оценку разведывательного сообщества, точно так же, как ранее президенту Обаме и «Банде восьми». Было несколько вопросов и комментариев, большинство которых исходили от Тома Боссерта на заднем ряду. Во время обсуждения вмешательства России в выборы я помню, что Трамп слушал, не прерывая, и задал лишь один вопрос, больше похожий на утверждение: «Но вы установили, что на результат это не повлияло, верно?». Клеппер ответил, что мы не проводили такого анализа, не являвшегося нашим делом, и не входившим в нашу компетенцию. Единственное, что мы могли сказать, это что не обнаружили доказательств изменения результата подсчета голосов.
Что я посчитал существенным, так это то, чего не спросили Трамп и его команда. Они собирались возглавить страну, атакованную иностранным противником, и у них не было вопросов о том, какой может быть следующая российская угроза. Они даже не спросили, как Соединенные Штаты могут подготовиться, чтобы встретить эту угрозу. Вместо этого, с все еще находившимися на своих местах четверыми из нас — включая двух уходящих назначенцев Обамы — избранный президент и его команда немедленно переключились на обсуждение стратегии сообщения о России. О том, как они могли бы преподнести свою версию того, что мы им только что рассказали. Говоря, словно нас там не было, Прибус начал описывать, как могло бы выглядеть заявление для прессы по поводу этой встречи. Команда Трампа — Прибус начал, а Пенс, Спайсер и Трамп подхватили — спорила о том, как преподнести эти сведения к максимальной политической выгоде. Они не упускали случая подчеркнуть, что не было влияния на голосование, а значит, русские не избирали Трампа. Клеппер вмешался, чтобы напомнить им то, что сказал примерно шестьдесят секунд назад: разведывательное сообщество не анализировало американскую политику, и мы не предлагали свою точку зрения на это.
Я был на многих разведывательных брифингах с двумя предыдущими президентами, и никогда не видел, чтобы президенты Буш или Обама на глазах руководителей разведывательного сообщества обсуждали информационную и политическую стратегию. Всегда была черта. Разведывательное сообщество делает факты; Белый дом делает политику и подает информацию, и делает это сам. Горький урок иракской войны — на основе неправильных сведений об оружии массового поражения — состоял в том, чтобы «никогда их не смешивать». Я пытался говорить себе, что, возможно, это потому, что у Трампа и его команды было мало опыта в подобных делах — у Трампа, конечно же, не было хоть какого-нибудь государственного опыта — но в одно мгновение черта между разведкой и политикой начала исчезать.
Пока я сидел там, в моих мыслях всплыла самая странная картинка. Я старался выкинуть ее из головы, потому что она казалась слишком неуместной и драматичной, но та постоянно возвращалась: я думал об общественных клубах нью-йоркской мафии, картине времен моих дней в качестве федерального прокурора на Манхэттене в 1980-х и 1990-х годах: “Равенит», “Палма Бойс», “Кафе Джиардино”. Я не мог стряхнуть эту картинку. И, оглядываясь назад, она не была столь уж неуместной и драматичной, как я думал в то время.
Итальянская мафия, как упоминалось ранее, называла себя Коза Ностра — «наше дело» — и всегда проводила черту между кем-то, являвшимся «вашим другом», что означало кого-то вне семьи, и кем-то, являвшимся «нашим другом», что означало официального члена семьи. Я сидел там и думал: «Срань Господня, они пытаются сделать каждого из нас “amica nostra” — “нашим другом”«. Втянуть нас. Как бы безумно это ни звучало, внезапно у меня возникло ощущение, что в мгновение ока избранный президент стал пытаться сделать всех нас частью той же семьи, и что «Команда Трамп» сделала это «нашим делом». На протяжении всей моей карьеры разведка была «моим делом», а политическая подача — «вашим делом». «Команда Трамп» хотела изменить это.
Я должен был прямо что-то сказать тогда. В конце концов, я не особо стеснялся, когда дело доходило до самоутверждения перед руководителями других администраций. Не уверен, что это что-то бы поменяло, но, возможно, мне следовало рассказать новой команде о шаг за шагом выработанных поколениями нормах поведения, чтобы стараться держать политику подальше от разведки, чтобы гарантировать, что президент получает лучшие факты, неважно, нравятся они ему или нет, и чтобы защитить разведывательное сообщество от обвинений в том, что их выводы политически мотивированы. Полагать, что руководители разведки охотно примут участие в беседе о том, как сделать пиар в поддержку какой-либо президентской администрации, в лучшем случае было наивной идеей, отражавшей непонимание нашей роли. Думать, что члены уходящей администрации Обамы станут частью таких усилий, было просто глупо.
Но в тот момент я убедил себя, что говорить об этом было бы безумием. Я не знал этих людей, а они не знали меня. Мы просто подавали «русские пытались вас избрать». Должен ли я сейчас читать им лекцию о том, как вести себя с нами? Как раз когда я собирался провести личную встречу с избранным президентом, чтобы поговорить о русских шлюхах? Нет. Не думаю. Так что, я ничего не сказал. И никто больше ничего не сказал. Никому из команды Трампа не пришло в голову сказать: «Эй, может оставим этот разговор на потом» или «Господин избранный президент, может нам пора идти».
Мне действительно кажется, что это Трамп прекратил обсуждение информационной стратегии, сказав, что они могли бы поговорить об этом в другое время. В этот момент Райнс Прибус спросил, есть ли у нас что-нибудь еще сообщить им.
«Оба-на», — подумал я.
Клеппер ответил: «Ну, да, есть кое-какой дополнительный чувствительный материал, который, как мы полагаем, директору
