– И что соседи?
– А что соседи? Да ничего. Охота им кормить чужого пса, который их к тому же до печенок достал.
– А вы? – Люба в упор посмотрела на Кравцова.
– А я, гражданочка, ничего не знал. Мы с Миленой в Таиланде отдыхали. Почти месяц там болтались.
– У вас потому и показания не сняли. Вас не было в России. А ведь вы все знали.
– Что знал? – напрягся Кравцов. – Про соседей? Ничего я не знал. Ну, говорил мне Валерка. Может, врал. А про собаку я вообще ничего не знал. Откуда?
– Она умерла от голода?
– Да кто ее знает? – Кравцов пожал плечами. – От голода, от тоски.
– Горелов ведь вам звонил. Беспокоился о своем друге.
– Ну, звонил. Так я в Тае.
– И вы ему соврали. Мол, все в порядке, пса кормят.
– Не докажете, – усмехнулся Кравцов. – Ничего я ему не говорил. Или нет: говорил. Езжай домой, говорил, там проблемы.
– А он не мог, сил не было. Переломы, сотрясение мозга. Маруся писала ему в вотсап, что кормит пса уже, когда была в самолете?
– Бери больше: из-за границы. Ей тоже не хотелось проблем. Собака какая-то. Поверьте, всем стало лучше, когда она подохла.
Люба представила себе картину: пес заперт в душной квартире, где окна задраены. Дверь изнутри исполосована его когтями. Он ее грыз, бился в нее, пытаясь выйти, отчаянно выл, пока силы были. Или молча лежал и умирал, тоскуя по хозяину?
Как же там небось воняло! Пес ведь все изгадил. А хозяева квартиры даже и не знали, что там происходит. Деньги получили – и в тот же Тай. Зимовать в тепле у моря. Или во Вьетнам.
Понятно, почему у Горелова такая душевная травма. Он, когда вернулся из больницы, такое увидел! И как только соседи все это вытерпели? Или мертвая собака не успела протухнуть? Какое жестокое время, и люди стали жестокие.
– Я никаких показаний давать не буду, – услышала Люба, словно сквозь вату. – Дело прошлое. Да и не знаю я ничего. Не было меня в Москве.
– Да, Кравцов, вы можете идти, – очнулась она. – Горелов, кстати, умер. Покончил с собой. Вы наверняка не знаете. Или знаете?
– Он давно уже перестал на связь выходить. Откололся. А у меня жена беременная, – опять заканючил Кравцов. – Войдите в мое положение: мне оно надо? А что с собой покончил, так он всегда был психом. К этому и шло…
Когда Кравцов наконец ушел, Люба достала из сумочки пачку влажных салфеток и брезгливо вытерла руки, хотя Кравцова и не касалась. Вошел муж:
– И как? Удачно?
– Да, все прояснилось, – кивнула она. – Могу написать экспертное заключение. Горелов с детства был фантазером, это видно по его блогу. После жестокого избиения и травмы головы у него начались непрекращающиеся боли. Плюс душевная травма. Все предпосылки для шизофрении. А убийство старухи послужило спусковым крючком. Сильнейший стресс, ведь Горелов ее на куски кромсал. Вот и замкнуло. Реактивное развитие болезни, галлюцинации, соседи, которых он придумал. И сумка, похожая на собаку.
– Есть результаты сравнительной экспертизы ДНК по убийству Шевченко. Полное совпадение. Он дрался именно с Гореловым. Я думаю, и по делу Кольцовой улики скоро отыщутся, раз уж у нас есть фигурант и образцы его ДНК. Да еще и мотив. Вот все и прояснилось.
– Да, прояснилось, – эхом откликнулась Люба. – Какое все-таки странное и запутанное дело. О жестокости людей по отношению к собакам. И друг к другу.
– Согласен, – муж положил ей руку на плечо. – Но ведь мы справились, и быстро.
– Скажи спасибо Стасу. Это он вышел на Горелова.
– И?..
– Леша, ты все понимаешь. Помоги ему.
– Я не Господь Бог, – нахмурился Градов.
– Но ты ведь можешь ему помочь.
– Хорошо… Там, в парке, вы целовались? Только не ври.
– Стас пытался. Но он был пьян.
– То есть ты по-человечески просишь ему помочь, из лучших побуждений, а не как его любовница?
– Ну какая любовница, Леша! Он несчастный человек, которому не повезло в браке, еще и работу потерял. Марина ведь не поймет.
– А если он вернется в полицию, поймет, – усмехнулся Градов.
– Стас хотя бы не превратится в… ты знаешь, во что превращаются неудачники, которые безуспешно ищут работу и которых нещадно пилят дома.
– Тебе все-таки его жалко. Бывшей любви, похоже, не бывает. Это как старое платье, которое висит себе в кладовке среди прочего хлама. Так приятно иной раз нарядиться, подойти к зеркалу, повздыхать. Пожалеть себя.
– А ты романтик. – Люба встала. – Все, больше просить не буду. Не хочешь – не помогай.
Эпилог
Был мартовский ясный день, солнце слепило и так пригрело, что Стас расстегнул теплую зимнюю куртку. Жмурясь от яркого света, посмотрел на синее-пресинее небо. Весна…
«Один, совсем один… Один!»
Марина все-таки уехала, сказала, что поживет пока у мамы. Переосмыслит все то, что случилось с ними за последние месяцы. Впервые за много лет Стас не мчался Восьмого марта прямо с утра в цветочный магазин, где такие же подкаблучники ковырялись в огромных ведрах с розами и тюльпанами, выбирая те, что посвежее. А потом, бережно завернув цветы в газетку, чтобы не подмерзли, маршировали готовить праздничный обед.
Стас поздравил жену и тещу по телефону, и, нарвавшись на долгую явно вопросительную паузу, поспешил дать отбой. Восьмого марта женщины все поголовно ждут поклонения и подарков. Купить французские духи он готов, а вот насчет поклонения – дудки. Еще ни разу не было так, что виновата жена, всегда он. Сейчас Марина ждет, что он будет упрашивать ее вернуться, клянчить как милостыню возможность воспитывать вместе сына.
Говорят, что полные семьи стали сейчас редкостью. А отцы так вообще исчезающий вид. Подросшие детишки отбиваются от рук, шатаются по торговым центрам, и если матери не дают им деньги, то и приворовывают.
И тут он вспомнил: «За мной же должок!» И достал телефон.
– Ирина, здравствуйте, – времени прошло много, и они опять, похоже, были на «вы».
– Здравствуйте. А кто это?
– Капитан Самохвалов. Я по поводу Ильи. Не беспокойтесь, с ним ничего не случилось, просто вы просили провести с ним профилактическую беседу.
– А не поздно? – усомнилась Сывороткина.
– А что, у него уже привод, у вашего Илюши?
– Упаси боже! Просто ваш звонок такой неожиданный.
– Я вам должен. За кофе. Хотел бы вернуть.
– Пустяки. Счет был копеечный.
– Я не про деньги. Вы мне очень помогли. Извините, что я тогда сорвался и исчез, ничего не объяснив.
– Вы раскрыли то дело, о котором говорили?
