рода, частные корпорации и различные предприятия. Когда выходить на работу отказались водители грузовиков, протянувшаяся на многие километры с севера на юг страна осталась без транспорта; рыба гнила на севере, зелень и фрукты — на юге, а в Сантьяго между тем не хватало самого необходимого. Альенде открыто объяснял возникший в Чили дефицит вмешательством американцев, финансировавших транспортные компании, и заговором правых сил. Студенты университета также присоединились к беспорядкам, забаррикадировавшись в аудиториях. Когда они заблокировали вход на факультет мешками с песком, Росер стала заниматься со своими студентами в парке Форесталь, проводя уроки на свежем воздухе, а когда шел дождь, то и под зонтом, и, как всегда, она ставила оценки, сожалея лишь о том, что в парк нельзя притащить рояль. Люди привыкли к полицейским в форме, к плакатам и лозунгам протестующих, к их пламенным воззваниям, к тому, что пресса угрожает и предупреждает о грядущей катастрофе, к постоянным крикам и левых, и правых, к тому, что все против всех. Однако для национализации меднорудной промышленности требовался всеобщий консенсус.
— Самое время, — сказал Марсель Далмау бабушке. — Медь — это богатство Чили, то, на чем держится ее экономика.
— Если медь и так чилийская, не понимаю, зачем ее национализировать.
— Она всегда была в руках американских компаний. Правительство отобрало ее у них, и теперь за свои непомерные доходы и утечку капиталов из страны они должны возместить Чили убытки, исчисляемые тысячами миллионов долларов.
— Американцам это не понравится. Вот увидишь, Марсель, будет драка, — заметила Карме.
— Когда американцы оставят шахты, Чили понадобятся инженеры и геологи. На мою профессию появится спрос, вот увидишь.
— Я рада. Тебе будут платить больше?
— Не знаю. А зачем?
— Затем, что ты женишься, Марсель. Нас тут в семье четверо шаромыжников, и, если ты не выполнишь свой долг, я так и не дождусь правнуков. Тебе тридцать один год, пора думать головой.
— А я думаю тем, на чем сижу.
— Я не вижу женщин в твоей жизни, это ненормально. Ты что, никогда не был влюблен? Или ты из этих… ну, ты знаешь, кого я имею в виду.
— Какая ты бесцеремонная, бабуля!
— Это все из-за велосипеда. Он давит на яички, и в результате — импотенция и бесплодие. Я читала в журнале, в парикмахерской. И ведь ты недурен собой, Марсель. Если сбреешь бороду и приведешь в порядок шевелюру, будешь вылитый Домингин[36].
— А кто это?
— Матадор. И ведь ты неглупый. Очнись же, наконец. Ты похож на монаха-оборванца.
Карме не ожидала, что одним из последствий национализации станет то, что Меднорудная корпорация пошлет ее внука в Соединенные Штаты и назначит ему стипендию. Она забрала себе в голову, что больше никогда его не увидит. Марсель отправился изучать геологию в Колорадо-Спрингс, город у подножия Скалистых гор, основанный во время золотой лихорадки. Он взял с собой в разобранном виде велосипед и пластинки с песнями Виктора Хары. Он уехал еще до того, как беспорядки в Чили переросли в разгул насилия, которые в результате и уничтожили страну.
— Я тебе напишу, — были последние слова, которые Карме сказала ему в аэропорту.
Марсель учил английский с тем же молчаливым упорством, с каким когда-то отказывался говорить на каталонском, и за несколько недель вполне адаптировался в Колорадо. Он приехал в начале золотой осени, а еще через несколько недель выпал снег. Марсель записался в две группы: велосипедных фанатов, которые тренировались, чтобы однажды пересечь Соединенные Штаты от Тихого океана до Атлантического, и любителей лазать по горам. Виктор так никогда и не увидел спортивных достижений сына, потому что из-за творившихся в стране беспорядков, манифестаций, стачек, забастовок и напряженной работы не нашел времени для поездки в Америку, зато пару раз удалось съездить к сыну Росер, которая по возвращении домой сообщила остальным членам семьи, что в Колорадо Марсель сказал столько английских слов, сколько за всю жизнь не сказал по-испански. Он сбрил бороду, а волосы заплетает в короткую косичку на затылке. Карме была права, он стал похож на Домингина. Вдали от семейной разноголосицы, конфликтов и произвола, царивших в Чили, в тихой заводи среди интеллектуалов университета он углубился в разгадку таинственной природы камней и впервые чувствовал себя комфортно. Там он не был сыном беженцев, он никогда не слышал, чтобы кто-то говорил о Гражданской войне в Испании, да и вообще среди его знакомых мало кто мог указать на карте Чили, а тем более Каталонию. В этой чужой реальности, где говорили на другом языке, он обзавелся друзьями, а через несколько месяцев снял крошечную квартирку, где поселился со своей первой подругой, девушкой с Ямайки, которая изучала литературу и печаталась в газетах. Во время своего второго визита в Колорадо-Спрингс Росер с ней познакомилась и, вернувшись в Чили, доложила, что девушка не только красивая, но еще и очень веселая и говорливая, совсем не такая, как Марсель.
— Успокойтесь, донья Карме, ваш внук наконец поумнел. Ямайская девушка научила его танцевать под карибские ритмы своей страны. Если бы вы видели, как он извивается, словно африканец, под дробь ударных и маракасов, то не поверили бы собственным глазам.
Как Карме и опасалась, ей не довелось больше обнять внука, как не довелось познакомиться с девушкой с Ямайки и другими подругами Марселя, не увидела она и правнуков, продолживших род Далмау: она умерла во сне в тот самый день, когда ей исполнилось восемьдесят шесть лет и в патио[37], под большим навесом, уже были расставлены праздничные столы. Накануне вечером ее, как всегда, мучил кашель заядлого курильщика, в остальном она чувствовала себя здоровой и с нетерпением ждала дня рождения. Джорди Молине разбудили солнечные лучи, проникавшие сквозь жалюзи, и он нежился в постели в ожидании, когда аромат свежих тостов подскажет ему, что уже пора вставать, надевать шлепанцы и идти завтракать. Прошло несколько минут, прежде чем он сообразил, что Карме лежит с ним рядом, неподвижная и холодная, словно мраморная. Он взял ее за руку и замер, слезы полились сами собой, он плакал и думал об ужасном предательстве: она ушла первой, оставив его одного.
Росер обнаружила Карме около часу дня, когда приехала на машине с тортом и шариками, чтобы накрыть на стол до прихода повара с помощниками. Ее удивила царившая в доме тишина, полумрак и опущенные жалюзи, словно все в доме застыло. Она окликнула свекровь и Джорди из гостиной, прежде чем пошла искать их в кухню или решилась заглянуть в спальню. Позже, немного придя в себя, она взяла телефонную
