на поле, печатник, но не думай, что сейчас тебе так повезет, — прокричал винефик, указывая на меня саблей. — Мы оба знаем, что ты был готов умереть в том бою, и умер бы, тебя спасла она!
Я покосился на Витати, что стояла рядом. Девушка была готова к бою. Неважно, соплеменники или кто-то иной встанет на нашем пути — мы дойдем до Храма. Я же лихорадочно пытался понять, что тут происходит. Почему за нами отправили погоню? Что случилось? Гатис прекрасно знал, что наша атака — самоубийство, и если мы ретировались с поля боя, а келандцев не размазала по всей степи Геора, то мы выполнили нашу часть уговора. Отвели главную угрозу от клана, спасли жизни, обеспечили победу… А то, что клан Тати победил, сомнений не было. Проигравшие не играют в погоню и не ищут предателей. Вот только настоящим предателем был альрафи, который струсил и не вступился за нас перед Великим Шазом, хотя должен бы.
— Ну что, предатели, что решили? Выйдешь вперед, печатник? Один удар, и все для тебя закончится, — оскалился Винати.
Эти слова взбудоражили мою кровь.
— Предатели?! — взвился я. — Это я скажу Гатису по возвращению в степь. Твоя смерть, винефик, будет на его совести!
По рядам келандцев прошел нервный смешок.
— Гатис? — спросил Винати. — Я бы хотел сказать, что вы скоро встретитесь, но ты — лживая собака, а он — уважаемый воин. Он вместе с духами предков и Степи, а тебя ждет лишь тьма, печатник.
Его слова застали меня врасплох. Гатис погиб? Но тогда…
Скала, что была по правую руку от нас, пошла трещинами, а уже в следующий миг на наши с Витати голову посыпались осколки скалы. Мои щиты только что не взвыли — пошли волнами и искрами, пытаясь удержать тысячи тонн гранита и породы. В глазах опять потемнело, а из носа и глаз хлынула кровь — это было намного хуже, чем удар в щиты гохринвийской конницы — но я выстоял. Помогли и части камня рун в моей груди, к которым я почти сразу же обратился за силой.
Не успела осесть пыль, как келандцы пошли в атаку, а с обрушившейся скалы к нам спустился и Вирати. Вот он, второй братец, куда же без него. Именно его дикие щиты взорвали породу, что едва не похоронила нас с Витати под собой.
Они ударили синхронно. Режущие щиты, острия сабель, копья, стрелы — почти два десятка точек давления на щит. И мне пришлось сбросить оранжевую преграду, слишком велики были затраты магической энергии, слишком сложно было держать щит после удара скалой.
На то и был расчет кочевников. Истощить меня одной могучей атакой, а после — порезать на ремни. Но они не учли, что со мной была Витати.
Девушка, словно призрак, шагнула в облако пыли, скрываясь из вида, а уже через мгновение я услышал полный боли крик. Кричит — значит живой, кричит — значит просто рана, не смертельная. Смертельно раненые даже толком не хрипят, только хватают ртом воздух, почти сразу же падая замертво под ноги своему убийце.
Я же отпрыгнул в сторону, разрывая дистанцию, и начал собирать печать отвода глаз Лагу. Надолго ее не хватит, особенно вплотную к противнику, но парочку кочевников отправить к предкам я успею…
Закончить колдовство мне не дали — в руку ударила короткая стрела, пробивая насквозь ладонь.
— Идиот! — воскликнул Винати, в два прыжка приближаясь с занесенной над головой саблей.
Завязался ожесточенный бой. Конечно, место было выбрано удачно, но слишком узкое, чтобы полноценно реализовать численное превосходство. Больше четырех человек одновременно атаковать нас не могло — просто негде было развернуться после обвала — так что мы с Витати встали плечом к плечу, как на тренировке, и держали оборону.
Гатис погиб. Гатис так и не рассказал, что мы сделали, и сейчас Тати справедливо считал, что мы бросили клан на произвол судьбы. Я бросил, трусливо сбежав с поля боя.
Осознание чудовищности этой ошибки, бессмысленности происходящего боя, того, что мне приходится убивать умелых воинов только потому, что Тати оказался слишком высокомерен, чтобы меня выслушать и принять мой план…
Надо как-то от них оторваться, отрезать… Я видел, что Витати не хотела их убивать, щадила. А значит, она ждет того же и от меня.
Рука болела просто ужасно, а пальцы почти не гнулись. Но ответом на мой вопрос была магия.
Винефики были столь сильны, потому что связывали печатных магов рукопашным боем. Ты не можешь собрать хоть сколько-нибудь внушительное заклинание, когда тебя каждую секунду пытаются зарубить саблей. Не можешь, если ты не ученик Трибунального Истигатора и фиолетового архимага Круга.
— Отвлеки их! — коротко шепнул я Витати, стоящей рядом.
А сам поднял перед собой щиты, закрываясь от шальной стрелы, и отбежал к тропе, за скалы, будто бы струсил.
Мне надо буквально пять секунд, пять секунд покоя и концентрации, чтобы собрать печать Рад-Эонх-Эонх…
Когда я выскочил из-за укрытия, держа перед собой шестифутовую голубую печать, что должна была парализовать весь отряд преследователей, то увидел, как на Витати наседают сразу четверо, в том числе и Вирати.
Бойцов спасало только то, что вся четверка пыталась не зарубить винефика, а взять ее живой, Витати же придерживалась той же идеи и не рубила насмерть, стараясь наносить глубокие, но не смертельные порезы.
Я врубился в бок одного из воинов, ударив его саблей по ноге, а после — замкнул контур печати, высвобождая парализующее заклинание. Мгновение — и все бойцы замерли, в злобе и ужасе вращая глазами. Единственное, что им осталось — редкое дыхание да глубокий, грудной рык. На движение же они были больше не способны.
Тяжело выдохнув и убедившись, что Витати цела, я собрал еще несколько печатей Эонх, влив в них достаточно силы, чтобы весь отряд простоял на месте не менее пяти часов.
— А теперь послушайте сюда, — начал я, встав перед замершими истуканами. — Гатис знал, что мы уйдем. А еще он знал, что мы откроем перед этим порталы, которые помогут клану Тати победить.
Витати бросила на меня недовольный взгляд — я немного переврал договоренности с помощником ее отца, но если альрафи мертв, то никто об этом никогда не узнает.
— Все это мы сделали в обход воли Великого Шаза, который просто хотел бросить меня грудью на строй гохринвийцев, принеся в жертву, — продолжил я, проходя между замерших фигур
