мы даем еще развивающимся умам - двум, трем, даже десяти за раз - заглушают интеллект, приглушают половое влечение, подавляют эмоции, возможно, даже притупляют совесть. Мы отправляем детей в школу такими - раздражительными в одну минуту, зомбированными в следующую. Онемевших от боли и беспокойства, с затуманенным интеллектом и мотивацией, смутно чувствующих, что им не хватает целой жизни - своей собственной.
Слишком долго мы, родители, позволяли этому происходить. Мы стали привязываться к диагнозам, которые ставит нашим детям кто-то, кто не знает их ни на одну миллионную долю лучше, чем мы сами. Неудивительно, что наши дети стали отождествлять себя со своими диагнозами. Мы тоже стали идентифицировать их таким образом.
Мы принижали своих детей, даже не осознавая этого. Мы решили, что они не справятся с теми вещами, которые делали сами, когда выросли. "Ну не может же она отправиться в полет без iPad". Или: "Я не могу отобрать у нее iPhone, он есть у каждой девочки в классе". Или: "Я знаю, что в ее возрасте я оставалась дома одна, но сейчас все по-другому". И так далее. Риски, с которыми мы справлялись без раздумий, мы решили, что они никогда не смогут.
Мы стали смотреть на своих детей, как на этикетку "Факты питания": таксономию расстройств. Во время написания этой книги я внимательно прислушивалась к тому, как родители говорят о своих детях. "Ну, это мой ребенок с СДВГ", - услышала я от нескольких мам. "На самом деле он очень умный и чувствительный, но у него проблемы с сенсорной обработкой", - слышала я снова и снова в ответ на обычные вопросы о том, как поживают их дети.
Один из друзей сообщил о поступлении своего сына в государственный колледж на Facebook следующим образом: "Это нечто, что этот ребенок с дислексией, у которого с самого начала были проблемы в школе, добрался до старшей школы и превзошел все ожидания, включая, смею сказать, и свои собственные".
Я вспомнил нескольких знакомых с дислексией: одна из них была математиком. Она училась в Уортоне, изучала финансы, а затем отправилась на Уолл-стрит, после чего открыла ряд собственных предприятий. Для нас она была подругой, которая организовывала лыжные поездки, уговаривая и договариваясь о серии фантастических приключений, каждое из которых было инновационным и удивительным.
Когда мы называем своих детей теми ярлыками, которые дают нам чужаки, мы позволяем этим экспертам разрушать наши отношения с детьми. Мы позволяем экспертам принижать наше восприятие своих дочерей и сыновей.
Думала ли мама Томаса Джефферсона о нем как о "моем сыне-дислексике"? Или Джон Ф. Кеннеди? Стал бы кто-нибудь из них президентом, если бы это было так? Для родителей неестественно видеть своих детей такими. Ярлыки и бирки иногда полезны для экспертов, но для нас они просто мешают. Они редуктивны и унизительны, и им совершенно не пристало загрязнять родительскую любовь.
Мы думаем о наших детях в соответствии с нашими собственными категориями: мягкость их щек, трепет их рук в наших, запах их волос, когда мы целуем их на ночь. Я знаю одного из своих сыновей по его опереттам возмущения, за которыми спустя несколько минут следуют извинения. Мое представление о нем частично запечатлелось после того, как он внезапно проклял своего брата-близнеца на пасхальном седере. После того как мы отправили его в комнату, мы смеялись до слез.
Он - тот ребенок, который не преминет спросить, как прошел мой день, и действительно выслушает ответ. Он ежедневно изучает статистику "Доджерс" и результаты "Пэкерс", а также их соперников, готовый помочь своим командам своевременной разведкой. По ночам он тихонько напевает себе под нос, отправляясь спать.
Моя дочь до сих пор держит меня за руку, чтобы просто пройтись по дому. Она иголки, она шутит, она вмешивается. Она кричит, когда смеется. Она - наш семейный талисман, и в школе, где учатся дети, каждого из нас знают в основном по его отношению к ней.
Мой второй сын всегда больше всех оберегает меня по причинам, которые я не могу понять и не могу заслужить. Он быстрее всех поднимает для меня тяжести и беспокоится о моей безопасности. Его ум занят множеством каламбуров, головоломок и связных мыслей. Прежде чем уснуть, он должен пересказать мне события дня.
Я могла бы определить своих детей по трудностям, с которыми они сталкиваются, но это кажется предательством даже для того, чтобы определить их. Кто я такой, чтобы решать, что есть вызов? Эти дети действительно мои только на ранней стадии того, чем они станут. Некоторые черты, которые я могу записать в недостатки, в неожиданном контексте окажутся сильными сторонами. Или причиной того, что другой человек однажды полюбит их очень сильно. Многие люди любят своих супругов за их причуды. Я никогда не слышал, чтобы кто-то любил другого за его диагноз.
И я знаю, что мои дети столкнутся с трудностями и болью - эта мысль пронзает мое сердце, как раскаленная игла. Я читаю некрологи. Wall Street Journal заполнен точечными изображениями великих мужчин и женщин, чья бурная жизнь была омрачена бедностью и болью. Мужчины и женщины, которые писали великие книги, основывали важные компании, изобретали необычные вещи, женились и заводили прекрасные дружеские отношения, наполняли свои дома детьми и внуками.
Даже самые лучшие жизни содержат определенную долю боли. Это неизбежно.
Но если мы хотим, чтобы дети познали бесконечную щедрость жизненных удовольствий, мы должны уйти с их пути, а также убрать с их пути технику. Экраны не предлагают общения - во всяком случае, не того, которое наполняет нас. Вашим детям не нужен iPad, чтобы пережить ужин или поездку на машине, так же как и вам. Подростки прекрасно обходятся обычными телефонами. Они не слабее вас - если только вы не сделаете их такими.
Действуйте методом вычитания. Вычистите грязь из пореза, и тело исцелится само. Пока вы не вычтете загрязнения окружающей среды, которые могут мешать вашим детям, - экспертные, технические, мониторинговые, медикаментозные или иные - вы не узнаете, насколько она счастлива или может быть счастлива.
Как понять, стоит ли отдавать своего тринадцатилетнего подростка на лечение? Все просто: не ведите ребенка к психологу, пока не исчерпаете все другие варианты. Если же вы все-таки записали подростка на терапию, изучите психотерапевта так же, как и любого хирурга. Во всех случаях, кроме самых серьезных, вашему ребенку будет гораздо лучше без них. В любых обстоятельствах, кроме самых тяжелых, ваш ребенок получит огромную пользу от осознания того, что вы за него отвечаете - и что вы не считаете, что с ним что-то не так.
Перестаньте позволять интервентам вставать между вами
