таскай!
Сплошной стеной тайга окружила долину. Лиственницы походили на высокие суровые пали тюремной ограды. Меж черных стволов вечерами желтелся свет; на хребтах вставали дыбом зубчатые вершины лесов. Федор Иванович приходил с участка поздно, перед темнотой; усталый, неразговорчивый, просил подать ужин.
— Где же все-таки Ли? — наконец спросила Лидия, решившись добиться от мужа хоть слова о Ли Чуне. — Имей в виду, тут дело не просто — ушел на Незаметный и не вернулся.
— Знаешь, что я тебе скажу еще раз — не суй нос куда не следует. У них свои обычаи, свои счеты. Говорят, он собирался донести на курильщиков опиума и поссорился с китайцами. Одним словом — не наше дело.
— То есть как это не наше дело? Человек пропал, а мы будем покрывать преступников. Я не верю, чтобы он собирался доносить на курильщиков. Это чистейшая ерунда.
— Ну, хорошо. А вот недавно десять человек сразу ушли с разведки — ну и гоняйся за ними, спрашивай, куда они делись, живы они, здоровы ли. Не понравилось — взяли и ушли, дело обыкновенное. Зажги-ка лучше лампу, мне надо ведомость закончить.
Лидия зажгла лампу. Федор Иванович в потертом жилете уселся за стол. Как сильна власть привычных движений, слов, жестов, вещей. Они останавливают человека предостерегающим шепотом: подожди, обдумай получше, прежде чем сделать шаг, ведь ты можешь лишиться всего, к чему привязан, позади ведь ничего нет, кроме пустоты и холода.
Лидия закусила губу. Всюду — отпор. Все делается рассудительно, основательно. Ну, подними шум, ну, выскажи подозрение, что же получится? Люди ходят по тайге с прииска на прииск, с разведки на разведку, никого не предупреждают, нигде не регистрируются, на учете не состоят.
Лидия подошла к столу и вызывающе заявила:
— Я хорошо знаю, что Ли никуда не собирался уходить!
Муж молчал. Но Лидия уже не могла остановиться.
— Ты считаешь естественным, если человек, который у тебя работал, пропал без вести. Ведь он расчета не получил. Может быть, даже знаешь, что его невозможно разыскать?
Смотритель с досадой отодвинул от себя ведомость.
— Ну, хорошо, ну, ладно, пусть будет по-твоему, предположим — убили его. Что же прикажешь делать? Арестовать убийцу? Но для ареста нужны основания.
Лидия, заломив руки, опустилась на табурет.
— Что-то творится тайком от меня. Я ничего не понимаю, я больше не могу так…
Федор Иванович принес стакан воды. Ласково, мягко принялся доказывать, что она — единственный близкий человек для него. Все — только для нее. Он мог бы не брать ответственной и беспокойной работы, особенно в такое время, когда кругом интриги, нашептывания, подозрения, но взял только ради нее. Чувствовал, что жена не верит ему, употреблял самые задушевные слова и интонации, имеющиеся в запасе. — В последние месяцы их разделила какая-то стена, стали, как чужие, хуже чужих. Те, по крайней мере, не обвиняют друг друга, а если обвиняют, то на каком-либо основании. В конце концов, дело не в разведке, а в чем-то другом. Может быть, он противен ей, надоел?
Лидия продолжала плакать. Тогда в нем вспыхнуло раздражение.
— Хоть кол теши на голове, — сказал он. — Ничем не возьмешь: ни доказательствами, ни лаской, ни умом, ни сердцем. Остается плюнуть — думай, что угодно, черт с тобой!
И она вдруг притихла. Упавшим голосом заговорила:
— Я для тебя бросила близкого по духу человека, вернулась по первому слову. Ты сам разрушаешь нашу жизнь, как разрушаешь разведку. Ты, может быть, думаешь, что мне ничто неинтересно, что я кукла, которой нужна только кроватка. Или, может быть, ты лучше меня понимаешь, что общественный долг выше личного. Тогда я перед тобой действительно глупенькая бабенка. Во имя долга, как ты понимаешь его, ты сознательно жертвуешь привязанностью ко мне. Будем прямо смотреть в глаза правде. Мы — враги. Значит, мы могли совместно жить только потому, что один из нас не сознавал своего долга. По-видимому, так всегда бывает, если люди с разными взглядами уживаются вместе. Если бы ты знал, как тяжело мне. Разбить один раз свою жизнь, склеить ее и опять расколотить вдребезги…
Лидия понимала, что ее слова не смогут изменить происшедшего, вернуть покой, что пропасть никогда не заполнится. Она знала, что муж останется тем же, чем был до сих пор, не изменится и она, но сейчас хотелось только одного — не чувствовать подступающего одиночества. У нее была странная боязнь чего-то худшего впереди, боязнь что-то потерять и не найти.
Федор Иванович хорошо изучил ее. Нашел необходимые слова, они действовали, как покачивание колыбели. Муж и жена уже сидели рядышком; после ливня сияло солнышко. Все спокойнее становилось лицо Лидии, вдруг она рассмеялась:
— Знаешь, тебе необходимо подстричь бородку. Какие глупости могут прийти в голову… Это имеет значение в совместной жизни. Нельзя опускаться, надо следить за собой…
30
Через неделю к домику смотрителя подъехал незнакомый человек, которого никогда не видели на Белоснежном. Спрыгнул с седла, привязал лошадь к перильцам и вошел в горницу. Он так ловко снял с себя резиновый плащ, что ни смотритель, ни Лидия ничего не заметили. И лишь когда он снял с себя куртку, оказалось, что у него одна рука. Вместо другой висел вдоль тела пустой рукав, спрятанный в кармане. На щеке от виска до подбородка краснел шрам. По наружности он походил на корейца.
Позабыв или не пожелав поздороваться с хозяевами, он принялся стряхивать мокрый снег с шапки прямо на пол, развесил одежду поближе к плите и уселся за стол. На нем была серая шерстяная тройка, высокие сапоги. На пальцах, как у таежного дельца, сверкали золотые кольца и перстни. Покопался в карманах, достал толстую записную книжку и, прижимая коленом к краю стола, развернул ее.
— У меня арендный договор с трестом и отношение к вам, — сказал он правильным русским языком без акцента. — Пожалуйста, прочтите.
Лидия заметила на лице мужа растерянность. Он, видимо, совсем не ожидал такого конца или, вернее, такого начала Белоснежного. Если задание заключалось в скрытии содержания ключа, то сдача его в аренду и последующая разработка обнаружит, в лучшем случае, недопустимую ошибку в его работе, а в худшем — явное вредительство. Смотритель молча рассматривал бумаги, переданные ему корейцем.
— Но ведь участок признан нерентабельным.
— Иначе его не сдали бы частнику, — сказал кореец.
Лидия прочитала в глазах мужа готовое вырваться восклицание: «Вот идиоты». Но только она, хорошо изучившая его, могла заметить, как он встревожен неожиданным оборотом дела. Необходимые объяснения корейцу давал он деловито, по-служебному кратко и лишь изредка, оторвавшись от стола, прохаживался по горнице взад и вперед.
Безрукий интересовался результатами
