Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
прессинг на прежних травоядных, а тех становилось все меньше, в какой-то момент хищников стало гораздо больше, чем добычи, и тут уже самим бывшим хищникам, точнее некоторым из них, пришлось искать новые источники питания, а ими и оказались растения, но теперь это были хвойные и гинкговые. И эта смена произошла не сразу, но новые растения явно не отличались питательностью. Так как жевать динозавры пока не умели, все, что они могли, — это превратиться в брюшко на ножках. А это делало их уязвимыми перед собратьями, не ставшими вегетарианцами. Но они могли, повторяю, их перерасти: те же приспособления, которые позволили им подняться на задние ноги, пригодились и для превращения в гигантов. Травоядные диногиганты оказались более эффективны и постепенно полностью вытеснили из этой ниши синапсид. На это повлияло и изменение флоры, вызванное распространением этих гигантов, и то, что до появления настоящих млекопитающих в челюстях у наших предков оставались «лишние» кости (в будущем превратившиеся в косточки слухового аппарата), а это значит, что и жевалось им все-таки (несмотря на косвенные признаки наличия этого умения) скверно — челюсть была более хрупкой и плохо двигалась. Но, главное, травоядные родичи наших пращуров не успевали перерастать хищных динозавров, в отличие от травоядных же динозавров.
Почему суперхищниками мезозоя не стали наши предки? Отчасти оттого, что не имели крепкой, приспособленной к «птичьему» дыханию спины, а также потому, что эволюция их конечностей шла другим путем. Дело не только в двуногости как таковой. Ноги наших предков приспосабливались не столько к скоростным забегам, сколько к тому, чтобы как-нибудь не раздавить заботливо оберегаемое потомство. Не могли они стать гигантами и потому, что у них отсутствовала пневматизация скелета и черепа, столь помогавшая динозаврам увеличиваться в размерах. Были и другие факторы, определившие развитие млекопитающих, их родичей и предков в начале мезозоя — я уже сказал выше, что переход «на темную сторону», то есть к ночному образу жизни, был связан с неэкономными почками и высокой влажностью их покровов. Однако день надо было все-таки где-то и как-то переждать, по возможности избежав излишнего испарения, надо было где-то заныкаться, еще в пермский период они осваивают азы создания подземных сооружений. Конечность, эволюционировавшая в направлении рыть глубже и быстрее, и конечность, созданная для спринта, — две разные конечности. Скорость изначально не была большим козырем будущих млекопитающих и синапсид в целом. Они не стали и первооткрывателями бипедальной локомоции, тем более не могли «изобрести» быстрого бипедального хищника. Даже в дальнейшем, когда в мезозое такое строение стало мейнстримом, они ничего подобного не придумали. Кроме всего прочего, слишком массивными, чтобы нести их высоко над землей, были их тяжелые головы, несущие снабженные сильной мускулатурой и длинными клыками челюсти, да и весь плечевой пояс у них был массивным. Часто был слишком мал и слаб хвост, чтобы использовать его как противовес. В триасе, когда динозавры уже вовсю сновали на своих двоих тут и там, наши пращуры оставались верны своей четвероногости. Как уже сказано, появление двуногих сверхбыстрых суперхищников в очередной раз поставило под удар мелкое потомство наших предков. Потомство было непроворно и уязвимо. А так как забота о детях уже должна была быть для многих синапсид чем-то важным, они интенсировали развитие в уже избранном направлении, стали оберегать его еще интенсивнее, научились сначала закреплять яйца на собственном туловище, а затем и вовсе изобрели систему крепежа, сосцы и губы, сумчатость и так далее. Но более интенсивная забота о потомстве автоматически исключила наших предков из гонки на гигантизм. Крупный динозавр мог охранять свои микроскопические (по динозавровым меркам) яйца, а после вылупления на свет своего микропотомства удалиться с полным сознанием выполненного родительского долга, не боясь это потомство передавить по неосторожности или подвергнуть другим опасностям, он мог не заботиться даже о кладке. Нашим же пращурам, раз они взвалили на себя тяготы родительской заботы, надо было как-то с этим потомством возиться, стараясь при этом не повредить. Они могли быть довольно крупны, но не беспредельно крупнее своих крошечных отпрысков. Конечно, среди сумчатых бывали гиганты, но даже крупнейшим плацентарным они в размерах серьезно уступали. Максимум, что создала их эволюция, — существо размером с гиппопотама, дипротодонта. Неплохо, солидно, но в сравнение с динозаврами не идет (да даже в сравнении с крупнейшими наземными плацентарными дипротодонты не кажутся такими уж выдающимися существами). Возможно, если бы на планете не было плацентарных и сумчатые эволюционировали в гордом одиночестве, им удалось бы создать и кого-то крупнее, но помимо того, что потомство предков млекопитающих и млекопитающих было слишком мало, оно становилось постепенно и слишком немногочисленным, чтобы участвовать в размерных гонках на вырастание с динозаврами. Поскольку сами родители были меньше, то и детенышей у них было меньше, чем у диноконкурентов. Кроме того, сумчатым из-за рождения детенышей на очень ранних стадиях дольше приходилось выкармливать потомство, а это само по себе сказывалось на его количестве: одно дело выкармливать одного-двух детенышей и другое — голодную ораву а-ля кайентатерий. Наши предки проигрывали на первых порах динозаврам в размере и, возможно, в скорости. Конкуренция в малом размерном классе все нарастала — травоядные гиганты-динозавры продолжали порождать сотни крошек-детенышей. Хищники тоже: голодные «соседи» не разбирались, вырастет ли из этой крохи мирный зауропод или коллега-теропод — ели всех. Растительная пища становилась для животных сравнительно небольшого размера все менее доступной.
Мезозойские фитофантазии
По крайней мере, сосны Австралоантарктики отличались скоростным ростом. Отчасти это объясняется высокой концентрацией в мезозойской атмосфере углекислого газа, более высокой температурой как таковой, возможно, были и другие биологические факторы. Более высокий, чем сегодня, уровень океана в сочетании все с тем же парниковым эффектом вел к более интенсивному испарению, местами к более влажному климату и частым дождям. Это всего лишь предположения, к тому же умозрительные: пока мы даже не можем с уверенностью сказать, был ли ускоренный рост характерен для всей мезозойской флоры, а не для одного конкретного региона. Но один косвенный аргумент в пользу его широкого распространения привести, помимо соображений о составе атмосферы и тепличных температурах, можно. Быть может, тут сказывался и естественный отбор. Современному хвойному дереву, да и не только хвойному, если оно достигло высоты 10 метров, могли угрожать разве что ветер, молния и лесоруб, с каждым лишним метром вверх оно становилось все менее уязвимо для немногочисленных крупных растительноядных. Мезозойская же сосна хоть десяти-, хоть двенадцатиметрового роста в глазах даже не самого крупного зауропода была не более чем источником
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
