не только скучным, но даже чем-то жалким и подлым»[442]. Этот антивизантизм К.Н. Леонтьев развенчал и положил начало объективному исследованию византизма как уникального явления в мировой истории.
В ХХ в. антивизантийские мифы развенчивал Г.П. Федотов. Мыслитель писал: «В этой области мы сталкиваемся со многими «клише» и предрассудками, которые должны – частично, по крайней мере испариться, – при пристальном ее исследовании. Без сомнения, несправедливо считать, что средневековая Греция, или «Ромейская империя» как она себя величала, была варварским государством. Напротив, решительно можно утверждать, что до XII столетия византийская цивилизация превосходила цивилизацию Западной Европы. До 1000 г. – времени крещения Руси – Западная Европа была темной и отсталой провинцией единого христианского мира, центр которого определенно находился не в Риме, а в Константинополе. Последний был сокровищницей классической литературы, донесшей до нас древнеязыческие и христианские традиции Греции. Сохранение этих традиций составляет главную историческую заслугу Византии»[443]. На христианском Востоке «традиция эллинистической культуры никогда не прерывалась»[444], а пресловутые интриги и перевороты, с помощью которых демонизируют Византию на Западе, были гораздо острее и составляли едва ли не самую характерную черту политической жизни западноевропейцев.
Антивизантизм Запада понятен, если учесть, что с его помощью расчищалась дорога к торжеству европоцентризма – доктрины, провозгласившей западноевропейское развитие цивилизационным эталоном, цивилизационной вершиной человечества. На этой основе формировались идеи насильственного насаждения европеизма в других регионах. Экспансия европейцев обосновывалась тем, что динамичная, творческая, свободная Европа выполняет по отношению к архаичному, «сонному» Востоку цивилизаторскую миссию, неся с собой свет знаний и подлинного искусства. В русле этой идеологии недопустимо признавать, что в течение 1000 лет этот свет лился на Европу и Евразию с Востока – исходил от Византии.
Между тем, как полагал К.Н. Леонтьев, именно с византизмом связаны истоки самобытности России. Мыслитель писал: «Мы знаем, например, что византизм в государстве значит самодержавие. В религии он значит христианство с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире мы знаем, что византийский идеал не имеет того высокого и во многих случаях крайне преувеличенного понятия о земной личности человеческой, которое внесено в историю германским феодализмом; знаем наклонность византийского нравственного идеала к разочарованию во всем земном, в счастье, в устойчивости нашей собственной чистоты, в способности нашей к полному нравственному совершенству здесь, долу. Знаем, что византизм (как и вообще христианство) отвергает всякую надежду на всеобщее благоденствие народов; что она есть сильнейшая антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовершенства и вседовольства»[445].
Увлечение Леонтьева византизмом нередко относят к проявлению его консерватизма. Это так, если рассматривать византизм в негативном свете. Однако современные исследователи, в частности француженка Элен Арвейлер, раскрывают удивительный мир политической организации Византии. Византийцы были уверены, что их мир – это верное отражение и воспроизведение мира небесного с его ангелами, святыми, апостолами и пророками, окружающими Творца.
Как Вселенной правит Бог, так на земле правит «раб божий» – император. Социальная пирамида византийского общества замыкалась на императоре, так же, как небесная иерархия замыкалась на Боге. В социальной иерархии каждая группа и каждая личность имели свои места и ранг. Однако было достаточно простора и для личной инициативы. Место каждого в общественной иерархии зависело от личных заслуг, и даже императорская должность с точки зрения византийской неписаной конституции была открыта любому гражданину империи независимо от того, абориген ли он или чужеземец, европеец или азиат, ему достаточно быть христианином, чтобы иметь доступ ко всем постам имперской администрации.
Власть императора божественна. Однако это налагает на него строгие обязанности: уважать религиозные и гражданские законы и обычаи, которые в глазах его подданных имеют то же божественное происхождение, что и он сам. В Византии существовала практика поклонения изображению императора. Однако, как считает итальянский историк А. Пертузи, поклонялись не личности императора, а тем христианским символам, носителем которых он был и, прежде всего, кресту Христову. Высокое значение в политической жизни Византии имели народные ассамблеи. Избрание императора включало в себя гражданскую церемонию (провозглашение, поднятие на щит) и церковную церемонию венчания. В провозглашении императора активную роль играли синклит, народ и армия[446].
Византийцы были обязаны беспрекословно подчиняться императору. Однако они имели право давать отпор тирану, поправшему гражданские права подданных, вплоть до восстания, что не раз случалось в Византии. Это было своеобразное «народное право». Тирану могла противостоять и православная церковь, которая, несмотря на ее слитность с властью, имела свой, часто решающий голос в государственных и общественных делах.
Для политической системы Византии характерны признание разделения властей на государственную и церковную, гражданскую и военную, а в некоторых отношениях – на законодательную, исполнительную и судебную. Это были основополагающие принципы политической системы Византии, которая, несмотря на многие несовершенства, функционировала более 1000 лет. Однако центром всех ветвей власти все же был император[447].
По мнению К.Н. Леонтьева, именно политическая система Византии обеспечила ее необыкновенную стойкость и живучесть во враждебном окружении. Константин Николаевич утверждает, что судьба Византии сродни всемирно-историческому подвигу. Византия «провела… всю жизнь лишь в оборонительном положении. Как цивилизация, как религиозная культура она царила долго повсюду и приобретала целые новые миры, Россию и других славян»[448].
Византия как мировой центр политической и военной силы и, особенно, образования и культуры просуществовала, еще раз повторим, более 1000 лет. В чем же заключалась формула выживания и стабильного развития? Леонтьев убежден – «в симфонии властей» – церковной и светской. Эта формула стала краеугольным камнем византизма и прочной скрепой сплочения общества.
Идею «симфонии властей» сформулировал в VI в. император Юстиниан I: «Величайшие дары Бога, людям от человеколюбия свыше данные – священство и царство, одно, служа божественному, другое о человеческом заботясь и управляя, – из одного и того же начала вышли, и привели в порядок человеческую жизнь. Поэтому ничто так не было бы весьма желанным царству, как величавость иереев, если бы только за него самого всегда они молили Бога. Ибо если первое было бы беспорочно всесторонне и с искренностью к Богу сопричастно, второе верно и подобающим образом вверенное ему государство приводило бы в порядок, было бы согласие некое благое, так что все благо роду человеческому было бы подарено»[449].
По Юстиниану, «симфония императорской и церковной властей» естественна и органична, так как ее ветви имеют единый источник происхождения – дары Всевышнего и разногласия между ними недопустимы и невозможны, ибо противоречат Божьему Промыслу.
Единство церкви и государства трактовалось как единство тела и души человека: император – тело, патриарх – душа. Согласие между ними обеспечивает цельность человека, которая состоит в нераздельности его души и тела, а раскол же между ними
