называлось джентльмен, хотя она прекрасно понимала, что это его способ ею манипулировать, и если она бы стала себя вести по-другому, все бы его обаяние враз слетало, и он стал бы жестким и недобрым. Иногда ей казалось, что они друг другу нравятся не в рамках официальных отношений, но ни тот ни другая не могли и не хотели это взаимное притяжение реализовывать. Для нее это был бы скорее неосторожный поступок, а для него, видимо, не было оперативной необходимости с ней так сближаться. Люба не сомневалась, что если бы необходимость была, он бы не колебался, сочетая 'приятное с полезным'. Один раз она у него об этом даже напрямую спросила, и он не чинясь ответил, что 'да, такое в порядке исключения, разрешается'. Люба помнила, что даже тогда пожалела, что не было у него никакого 'исключения'.
Акция сидячей забастовки была назначена на конец октября. Дату несколько раз по разным причинам переносили, но вот этот вечер наступил … Люба вошла в огромную квартиру в Козицком переулке, где живет Сима Козинец. Это сугубо женское мероприятие. В Симину комнату набивается человек сорок женщин разных возрастов. Люба всех их знает. В комнате делается шумно и весело, но это нехорошее веселье, какое-то истерическое, нервное. Соседи видели, как собиралась их компания, но пока никто ничего им не говорил. Их предупредили, что перед акцией надо поесть, потому что когда придется есть снова никто не знал. Пить было нельзя, так как пользование туалетом отпадало. Это тоже было всем известно. Наконец вся их толпа вывалилась в общий, слабо освещенный коридор, и женщины как попало уселись на пол вдоль стен. Посередине квартиры коридор образовывал подобие зала, неправильной формы, куда выходили двери пяти квартир, а потом коридор сужался в обе стороны: к кухне, куда открывались двери трех комнат и в темный закуток, где жили еще две семьи. В большом холле видел общественный телефон. Соседи ходили по коридору на кухню, в туалет, подходили к телефону. Они просто не могли все время оставаться в своих комнатах. Сидящие по коридорным стенам незнакомые женщины им мешали, создавали помеху в движении, а главное невиданно раздражали: зачем тут сидели эти чужие тетки, что им было нужно, почему они приперлись в их квартиру и уселись по стенам, как у себя дома? Им что делать было нечего? Их дома никто не ждал? Что это за наказание такое? Что Симка устраивает? А самое главное, тут вроде одни еврейки? Ну, что за народ такой? Что они вечно лезут, эти жиды? Высовываются? Чего им не хватает?
Люба и остальные знали, что сначала их будут просить освободить проход, что делано вежливый тон скоро сменится визгливыми оскорблениями, на которые никто не станет реагировать, а потом уполномоченный по квартире позвонит в ближайшее отделение милиции и приедет наряд … Тут возможны два сценария: их могут сразу забрать, но это вряд ли. Дежурный наряд приедет на машине, а чтобы забрать всю их толпу нужен будет автобус и много сотрудников. Пока то да се … Скорее всего, разобравшись в ситуации, милиционеры позвонят в районную контору ГБ, приедут вежливые сотрудники из 5-го управления, которые станут их сначала увещевать, а потом угрожать сроками. Тут как раз все и дело было во времени, то-есть насколько долго ситуация будет развиваться. Иностранные корреспонденты предупреждены. Надо, чтобы они пришли раньше милиции, успели все сфотографировать – советские отказницы проводят сидячую забастовку и требуют от властей немедленно выпустить их в Израиль … Они передадут журналистам официальную петицию, копию петиции следует передать в КГБ. Вот и весь сценарий. Иногда, чтобы сценарий начал развиваться, приходилось сидеть часами, в другие разы все развивалось очень быстро. Две-три тетки забирали в контору, они, известные диссидентки, считали свои приводы и аресты, остальных отпустят под подписку о невыезде. Люба знала, что она будет среди тех, кого заберут. Она сделает все, чтобы так и случилось.
Пока они продолжали сидеть на полу, соседи попрятались по своим углам, иногда Люба слышала, как двери комнат хлопали. Люди заходили друг к другу обсудить дикую ситуацию. Вот бабка Матрена вышла в коридор и громко ворча ' … расселись тут … ироды … Симка, прогони девок своих … ишь ты … ', прошла в уборную. Скоро начнется … Люба смотрела на соседок. Вот напротив сама Сима, странная одинокая женщина, бедная билетерша из театра Станиславского. У нее в Израиле брат, но по каким-то причинам ей в выезде отказали. Никто не понимает почему. 'А потому что ее брат не просто обычный израильский гражданин, он … сотрудник израильской спецслужбы, но Сима об этом и не подозревает' – лениво думает Люба.
Рядом с ней две тетки, активные члены движения, обе ходят на подпольные курсы иврита, а сами даже и не еврейки, врут, что еврейки, просто хотят уехать по подложному вызову. Ни в какой Израиль они бы не поехали, поехали бы в Америку. Хрен их пустят … больно хитрые. Вон сидит Дора, ее муж Изя связан со специальным отделом израильской спецслужбы, через которую и идут письма-вызовы. Их не выпустят, об этом отделе Конторе надо узнать как можно больше. Дора с Изей знают, что их не выпустят, но хотят в движении засветиться, чтобы в дальнейшем изобразить из себя героев, борцов с режимом.
В дальше сидит наивная Наташка, растрепанная, готовая из кожи вон вылезти ради 'дела'. В таких ума не особенно много, но они ощущают себя Че Геварой. Просто жить им неинтересно, для таких жизнь – это борьба с режимом, неважно с каким. 'Вот, дура … – думает Люба, ни семьи, ни детей, ни даже просто мужика … до старости будет бороться с ветряными мельницами'. Галя Мильштейн громко разговаривает, не замечая, что ей никто не отвечает. 'Совсем глупая баба. У нее же ребенок и мужа нет. Орет громче всех. И так денег у нее нет. Милостями Сохнута кормится. А туда же …' – Люба органически не могла понять чужую идейность. Верят в светлое еврейское будущее? Это прямо 'пролетарии всех стран, соединяйтесь!' …еврейские пролетарии … смешно.
В этой сплоченной солидарной толпе евреек, полной энтузиазма и решимости, есть внедренные агентки, как и она сама. Некоторых Люба подозревает, почти уверена, что они постукивают, но обсуждать других агентов с Андреем Ивановичем она не будет. Это лишнее. Тетки сидят как попало, большинство в брюках, но не все. Из-под задравшихся юбок видны штаны. Сидят
