ее камнями. Насмерть. И она идет, ожидая напряженной спиной первого удара и вымеряя каждый осторожный шаг. Идет. На свой костер.
А потом Марго отыскала в толпе лицо Владислава, и разглядела его ободряющую улыбку. И, в тот же миг забыв о встревожившем ее видении, подумала, волнуясь — как несколько минут назад, разглядывая себя в зеркале в своей комнате — «Интересно, понравится ли ему это платье?».
— Вот и ты, — сказал Владислав, подхватывая ее руку и укрывая ее дрожащие пальцы своей теплой ладонью. — А вот и моя невеста, наконец, — смеясь, обернулся он к гостям, поворачивая Марго за собой, и пятна незнакомых лиц опять закружились у нее перед глазами, перепутываясь, задевая друг друга, напоминая о камнях, спрятанных до поры до времени в кулаках, кружевных манжетах, расшитых рукавах.
Марго зажмурилась на секунду, стряхивая наваждение. А когда открыла глаза, на окружающих ее лицах не было ничего, кроме доброжелательного любопытства.
— Какое милое платье, голубушка, — старая дама — седые волосы закручены в замысловатую прическу — тронула Марго за локоть. Погладила шелк морщинистым пальцем — изумруд на перстне плеснул зеленым огнем.
— Мила, мила, — глухим басом пророкотал гигант с длинными черными усами, клонясь широкой спиной в поклоне и проворно ловя огромной ручищей ладонь Марго для поцелуя. — А все такой затворницей…
«Может, мне это снится?» — Марго, как заколдованная, шла рядом с Владиславом к столу. К блеску тяжелой парадной скатерти, сиянию серебра, головокружительным ароматам, одобрительному гулу гостей. Сон этот был придуман Владиславом. «О гостях я позабочусь», — небрежно сказал он, когда речь зашла о подготовке к свадьбе. Марго вообще не представляла, что в связи с этим нужно делать. Может, поэтому, ей это все и показалось сном. Из тех, от которых запоминаются одни обрывки. Яркие, праздничные. Потом их так и не соединить в одно целое — и не понять, что же это было? И было ли вообще что-то?
Играла музыка (интересно, а музыканты-то откуда взялись?). То, спотыкаясь, набирала темп, торопилась; и галопом топали гости, расшатывая жалобно дрожащий паркет. То взлетала птицей-певуньей, рассыпала разноцветные перья; и взвизгивала рыдающая скрипка; и посерьезневшие гости танцевали медленно и важно. Вспотевший черноусый гигант уговаривал Марго сплясать; Марго безуспешно пыталась высвободить из его пятерни свою ладонь. Потом, все-таки, кружилась под надрывные причитания скрипки. Лица, улыбки, кружева опять мелькали, сливаясь в разноцветные пятна.
— Прямо как матушка, — густо и жарко пробасил в ухо гигант. — Похожа то…
Марго, вскинув голову, вдруг увидела близко его большое красное лицо — морщинки вокруг глаз, седые нити в роскошных усах. А ведь, наверное, по возрасту — как дядя Владислав. Только тот стариком выглядит, а этот…
— А мою матушку… Вы знали ее?
И опять свечи задрожали, огонь мазнул алым и желтым — пламенем в ночном небе над горящим домом.
Владислав перехватил ее из объятий черноусого пана, и огонь свечей выправился, засиял ровно и спокойно. Празднично. И пламя — в полнеба, рассыпалось сотней звезд, искрами фейерверка, блеском в глазах улыбающегося Владислава.
— Как, нравится? — тихо спросил он, обжигая дыханием щеку, почти дотрагиваясь губами до щеки. Горячо, потом холодно — до ледяного озноба; потом опять — горячо. Марго зажмурилась на секунду. Губы, теплые и сладкие, как лесной мед. Мурашки по спине, дрожь в кончиках лопаток, где рвутся сквозь кожу невидимые крылья.
— Да, — выдохнула она. — Да. Очень нравится.
А когда музыканты закончили играть этот бесконечный танец, и одиноко взвизгнула припозднившаяся скрипка, Марго опять поймала взгляд черноусого старого пана. Задумчивый и восхищенный. «Прямо как матушка», — опять горячо ухнуло у нее в ушах: «как матушка…». Она вздрогнула. От сквозняка, тронувшего разгоряченную кожу?
Марго вздрогнула. Холодные пальцы тронули ее плечо.
— Не плачь, девочка.
Старухин голос. Призрак? Каменная статуя, разомкнувшая белые негнущиеся губы?
Мраморное бедро под щекой Марго потеплело — и пошевелилось? А, какая разница. Марго так и не открыла глаз. Слезы обжигали ее лицо. Согревали холодную кожу каменной богини. Нарушали ее бесконечный мраморный покой.
— Не плачь, девочка.
— Я знала, — ответила ей Марго, дрожа — не от страха, от воспоминаний. — я знала, что будет уже тогда. Когда он сказал «как матушка»… Я знала. Поэтому я не могла уснуть. Понимаешь? Не из-за гостей, не из-за жары. И не из-за того, что волк позвал меня…
Она извертелась на горячих простынях. Закрывая глаза, вспоминала, как разъезжались гости. Улыбались, благодарили, устало позевывали. Обещали непременно быть на свадьбе — через две недели. Марго счастливо улыбалась в ответ. Ее рука блаженствовала в теплой ладони Владислава. Теперь так будет всегда. Старый дом будет оживать от музыки и смеха, потом задремывать устало и довольно, проводив гостей; Марго и Владислав будут махать вслед отьезжающим, и вот так — рука в руке — возвращаться в свой притихший дом…
Марго улыбалась в полудреме, вспоминая прикосновение губ Владислава к своей коже. Вздрагивала, открывала глаза. Владислава не было. Ах, да. Свадьба только через две недели. Как это глупо. Две недели.
Было невыносимо душно. Влажные простыни прилипали к коже. Марго выбралась из постели, настежь распахнула окно. Горячие густые сумерки хлынули в комнату. Марго едва не задохнулась. Низко клубящиеся тучи оскалились на секунду; луна мазнула Марго по щеке, и опять провалилась в черноту. Воздух дрожал от напряжения — в такт дыханию Марго.
Некоторое время Марго стояла неподвижно и напряженно, вслушиваясь в молчаливую, набухающую ожиданием грозы, ночь. А потом услышала зов волка. Тоскливый, отчаянный. Безнадежный. Гораздо раньше, чем услышала далекий волчий вой. Тоскливый, отчаянный. Безнадежный.
«Прости меня», — сказала Марго в темноту дрогнувшим от раскаяния голосом. Как она могла так поступить с существом, любящим ее? «Прости. Я должна хотя бы попрощаться с тобой. Я должна».
Она не раздумывала. Торопливо натянула платье, попавшее под руку — то самое, сегодняшнее, шелковое. Неважно. Здесь и сейчас, в сердцевине этой тревожной ночи, каждое движение было совершенно правильным. Единственно возможным. Волк позвал — и Марго ответила ему. По-другому быть не могло. Чувствуя в напрягшихся ногах пружинистую легкость волчьих лап, Марго выскользнула из комнаты. На старой лестнице, скрипевшей днем каждой дощечкой, сейчас не вздохнула ни одна ступенька. Марго, жадно вдыхавшей так ярко засиявшие запахи — рассохшегося дерева, воска, чужих следов — захотелось рассмеяться. Она совсем забыла, как это восхитительно — бежать, как волк; дышать, как волк; видеть, как волк.
Ночь торопила, подталкивала, дышала над ухом в такт биению сердца. В двух, трех часах бега навстречу Марго скользил в тени черных еловых веток волк. Он сам был похож на
