один стол. Жалкий, унылый и затерянный в углу. Я выдвинула его к свету и обнаружила, что в нем есть ящичек. – Она сделала паузу, безуспешно пытаясь открыть его. – Снова замок! Даже эта жалкая вещь против нас! – воскликнула Розамонда нетерпеливо и сердито толкнула стол рукой. Он покачнулся на своих хрупких ножках и упал на пол – упал так тяжело, словно был вдвое большего размера, и грохот от его падения разнесся эхом по северной части дома.
Розамонда побежала к мужу, который в беспокойстве вскочил со своего места, и объяснила ему, что случилось.
– Ты говорила, что это маленький столик, – заметил с изумлением Леонард, – а звук был, словно упал большой и тяжелый предмет мебели!
– Да, судя по всему, в ящике лежит что-то тяжелое.
Розамонда подошла к столику и, подождав несколько мгновений, чтобы пыль, которую подняло падение, и которая все еще висела густыми ленивыми облаками, успела рассеяться, опустилась на корточки и осмотрела его. От края до края столешницы шла трещина, а замок оказался выломанным из креплений.
Тогда Розамонда аккуратно подняла столик, выдвинула ящик и, заглянув в него, сказала мужу:
– Я так и знала! Я знала, что в ящике должно быть что-то тяжелое. Он полон кусков медной руды. Помнишь образцы моего отца, Ленни, из шахты Портдженны. Погоди! Мне кажется, я чувствую что-то еще, в самой глубине ящика.
Она достала маленькую круглую рамку из черного дерева. Задняя ее деревянная крышка, которая прижимала картину, отошла в результате падения, и Розамонда увидела краешек в несколько раз сложенных листов. Она вытащила их, положила на стол, не разворачивая, поправила деревяшку и повернула рамку, чтобы посмотреть на изображение.
Это оказался написанный маслом, потемневший, но не слишком пострадавший от времени портрет женщины.
Розамонда вздрогнула и поспешно направилась к мужу с картиной в руках.
– Ну, что ты нашла? – спросил он, заслышав ее шаги.
– Картину, – туманно ответила она, остановившись, чтобы еще раз взглянуть на нее.
Чуткий слух Леонарда уловил перемену в голосе жены, и полушутливо, полусерьезно он спросил:
– Тебя, кажется, она напугала?
– Есть в ней кое-что пугающее. Кое-что, на мгновение заставившее меня похолодеть, хотя день жаркий. Помнишь, в ночь нашего приезда служанка рассказывала нам о привидении северных комнат?
– Конечно, помню.
– Ленни, ее описание и портрет, который я держу в руках, полностью совпадают. Вьющиеся волосы. Ямочка на каждой щеке. Белые ровные зубы. И та коварная, злая, роковая красота, которую девушка пыталась описать, и действительно описала, когда сказала, что она была ужасно красива!
Леонард улыбнулся и ответил спокойно:
– Какое у тебя пылкое воображение, моя милая!
– Воображение! – пробормотала Розамонда. – Как можно говорить о воображении, когда я вижу это лицо, когда я чувствую… – Она вздрогнула и, поспешно вернувшись к столу, положила картину на него лицом вниз. В этот момент ее внимание привлек сложенные листы бумаги. – Возможно, тут есть какая-то информация о портрете.
Время близилось к обеду. Жара еще удушливее висела в воздухе, и всеобщая неподвижность и напряженность была еще ощутимее, когда Розамонда начала разворачивать листы. Она аккуратно разгладила их на столе, затем снова взяла в руки и посмотрела на первую строчку.
В ней было всего три слова. И это было не описание картины. Это было письмо. И слова эти заставили Розамонду вздрогнуть и побледнеть. Не пытаясь читать дальше, она поспешно перевернула лист, в поисках окончания послания.
Последняя строка была внизу третьей страницы. Но еще на второй странице она обнаружила две подписи. Розамонда взглянула на первую из них, снова вздрогнула и вернулась к началу письма.
Строчку за строчкой, слово за словом, она вчитывалась в написанное. Лицо ее становилось все мрачнее, по нему разливалась тусклая белизна. Когда она дошла до конца третьей страницы, рука, в которой она держала письмо, опустилась. Розамонда медленно повернула голову к Леонарду. В таком положении она и замерла – ни одна слезинка не увлажнили ее глаз, ни одна черта не изменилась в ее лице, ни одно слово не сорвалось с ее губ, ни одно движение не пошевелило ее тело – в таком положении она стояла, со скомканным роковым письмом в холодных пальцах, глядя неподвижно, безмолвно, бездыханно на своего слепого мужа.
Он сидел, как и за несколько минут до этого, скрестив ноги, сцепив руки перед собой, с ожиданием повернув голову в ту сторону, откуда он в последний раз слышал голос жены. Но через несколько мгновений он заметил напряженную тишину, повисшую в комнате. Он переменил позу, прислушался, беспокойно поворачивая голову из стороны в сторону, а затем позвал:
– Розамонда!
При звуке его голоса губы Розамонды зашевелились, пальцы крепче сжали бумагу, но она не сделала ни шага вперед, не сказала ни слова.
– Розамонда!
Снова губы ее зашевелились, на пустую белизну лица набежала тень. Она сделала шаг вперед, взглянула на письмо и опять остановилась.
Не услышав ответа, Леонард, удивленный и встревоженный, поднялся с места. Размахивая в воздухе беспомощными, блуждающими руками, он прошел вперед несколько шагов. На его пути стоял стул, но он не коснулся его рукой, а резко врезался коленом.
С губ Розамонды сорвался крик, словно боль от удара перешла от мужа к ней самой. Через мгновение она была рядом с ним.
– Ты не сильно ушибся, Ленни?
– Нет, нет, – ответил он, дотрагиваясь до колена, но Розамонда уже приложила к месту ушиба свою руку, и, стоя на коленях, прижалась головой к его ногам в странной нерешительной робости. Он положил руку ей на плечо.
От этого прикосновения в глазах ее появились слезы и медленно потекли по щекам.
– Я подумал, ты меня бросила. Наступила такая тишина, что мне показалось, что ты вышла из комнаты.
– Давай выйдем из нее вместе.
Силы, казалось, оставили Розамонду. Голова ее упала на грудь, письмо выпало из пальцев.
– Ты устала, дорогая? Твой голос звучит устало.
– Я хочу уйти из этой комнаты, – ответила жена все тем же слабым голосом. – Колено не болит? Ты можешь идти?
– Конечно, с ногой все в порядке. Если ты устала, Розамонда, – а я знаю, что ты устала, хотя и не хочешь в этом признаться, – то, чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше.
Розамонда, казалось, не слышала его последних слов. Ее пальцы лихорадочно терли шею и грудь; два ярко-красных пятна выступили на бледных щеках; ее глаза были устремлены на письмо, лежавшее на полу; и она заколебалась, прежде чем поднять его. Несколько секунд она ждала, стоя на коленях, пристально глядя на письмо, отвернув голову от мужа, затем встала и подошла к камину. Среди пыли,
