Верка. — Артур Аркадьевич, пока Евгения Глебовна над батюшкой своим хлопотала, приводя в чувство, в подвал запер того мужика.
— Это как так?
— Гертруда Карловна тоже возмутиться пыталась, но Артур Аркадьевич так на неё зыркнул, что она отскочила от него, словно змеёй ужаленная. Там ему самое место, сказал он, и на замок дверь подвала запер. Сам ходит к нему, сам кормит, а тот днём и ночью под замком. Орал поначалу, словно зверь дикий. Связанный был, а головой в стенку бился и кричал. Рот ему и закрыли чем-то, Глебу Романовичу очень досаждал, тот сам в бреду метался.
— Вон какой госпиталь-то у вас прячется, — покачал головой Сивко, — а вы, значит, помалкиваете?
— Гертруда Карловна посылала меня Льва Соломоновича поискать. Хотела с ним посоветоваться.
— А ты?
— Бегала к нему на квартиру. Нет там никого. А к вам в контору боюсь.
— Что так?
— Мне и Гертруда Карловна не велела ходить.
— Понятно…
— Мне что ж теперь, сказать Гертруде Карловне? Льву Соломоновичу вы сами всё расскажете?
— Льву Соломоновичу?
— Ну да. К кому же ещё обращаться? Глеб Романович, батюшка Евгении, кажется, добрый человек. От кого пострадали, они молчат, а спросить я не решаюсь. Может, Женечке известно что, но она тоже мне ни слова. Шушукаются они с Артуром Аркадьевичем. Однажды видела я, даже целовались вроде и засмущались оба, меня заметив.
— Шпионила?
— Подглядела нечаянно.
— Любовь, значит, разводят? — хмыкнул Сивко. — Отец при смерти, третьего на замок и рот заткнули. Хороша компания.
— Глеб Романович добрый. И не при смерти он, а на поправку уже пошёл. Меня всё спрашивал, что да как.
— Третий-то не загнулся в подвале-то? — буркнул Сивко. — Так на цепи его и держат?
— Про цепи я вам не говорила.
— Неважно. Как его кликают? Как звать зверя?
— А мне откуда знать. К нему никто не ходит, кроме Артура Аркадьевича. Я же говорила.
— Говорила, говорила… — задумался Платон. — Слышал я, не глухой.
— Так что делать-то, Платон Тарасович? — принялась утирать невысохшие слёзы Верка. — Что Гертруде Карловне передать? Ждать нам Льва Соломоновича?
— Ну что ж?.. Ждите, пожалуй. Только о нашей встрече — никому ни гугу. Ясно?
— А ей как же?
— Никому, я сказал! — рявкнул Сивко как можно суровей. — Следующий раз когда на базар пошлют?
— Не знаю, — с тоской глянула на сумку Верка. — Дня на два-три точно хватит. Мы не жируем, да и менять не на что, чтобы крохи добыть, Сашеньке молочка удаётся доставать у знакомой, хватает надолго, он мальчик не капризный. Женечка ничего почти не ест, не знаю, на чём и держится, светится вся, а мужикам… Да, дня на два-три…
— Вот и встречу я тебя на прежнем месте, — оборвал её Сивко. — Тогда, может быть, и Верховцев заявится, в командировке он, днями должен быть. А нет, сам буду. Ты только помни — никому ни слова до этого!
Платон нахмурился так, что, подхватив сумку, Верка, не прощаясь, пустилась во всю прыть к особняку, забыв и про больную ногу.
V
— Уважаемая хозяйка, так и будете в темноте нас держать? Словно мыши по углам да чердакам мыкаемся, — отложив в сторону ножик вместе с очищенной картофелиной, подал голос Сакуров, подкинул пару поленьев в печку под плитой с закипающей кастрюлей и потянулся к занавеси, наглухо закрывавшей высокое окно.
— Не следует ничего тревожить, Артур Аркадьевич, — решительно остерегла его Гертруда Карловна Филькештейн, оторвавшись от разделочного стола. — Вы же сами взялись подменить Веронику, пока она наверху с Евгенией Глебу Романовичу повязки меняет. Наберитесь терпения, мой друг.
— А там, у нас на чердаке? Вы нас будто прячете от кого-то.
— Ох! Ох! Ох! Несколько дней назад вас это не беспокоило! И к кому?.. Ко мне же претензии! Что изменилось? Помню, когда заявились в ту ночь в кровище и в грязи, по-другому верещали. Если бы не Евгения Глебовна и её сынишка, узнавшие вас, ворота бы не открыла. — Гертруда Карловна сердитым взглядом впилась в Сакурова, упёрла руки в широкие бёдра и укоризненно покачала головой. — А мне какая благодарность с того? Ни слова не соизволили, чтобы объясниться. Как же прикажете с вами? В подвале своего же товарища заперли. Там вовсе никакого света, сыро, холодрыга. Концы не отдаст? Уже не беснуется, затих что-то, но вам хоть бы хны.
— Я его навещаю регулярно.
— Ваш враг? За что такая немилость?
— Узнаете в своё время.
— Так что ж ко мне с претензиями, любезный Артур Аркадьевич. Одела, обула, кормлю.
— Вам всё компенсируют.
— Кто? Сомневаюсь. С кого прикажете спрашивать? Я в гэпэу обращаться не решаюсь. Не трогают, и на том спасибо.
— И правильно. Меня Глеб Романович, когда в сознании был, заверил в вашей порядочности. Сюда и рекомендовал. Далеко, долго пришлось добираться, но вы нас спасли. Низкий вам поклон.
— Позвольте узнать от кого? И можно ли вам верить? В прошлый раз с Глебом Романовичем Лев Соломонович Верховцев был. Не скажете, что с ним?
— Не знаю.
— Так от кого же поклон?
— Пока вам знать необязательно. Скажем так, низкий вам поклон за приют прежде всего от нас с Глебом Романовичем.
— Услышу ли, когда он заговорит? Что же вы сами не посетите гэпэу? Там быстрее на ноги поставят.
— А мы желаем собственными ножками.
— Так в чём же незадача? Что ж у меня мыкаетесь?
— В некоторой степени вы ж в этом и виноваты, Гертруда Карловна.
— Я?!
— Вы сожгли одежду, в которой мы с Глебом Романовичем были, а в ней документы. В гэпэу без них, слышали, наверное, как без рук.
— Да, худо. Но поймите и меня, я береглась от заразы. У нас здесь холера свирепствовала страшным образом. И вы явились грязными, кровавыми, насквозь промокшими чудовищами. Благо керосин в доме держу. Без него не сгорело б ваше барахло. Но гарью ужасной тогда воняло за версту и без моего керосина. От пожара спасались? Замученные до смерти от усталости и ран, все трое вы уснули, лишь переступить порог успели.
— Я приношу извинения, Гертруда Карловна, за всё, чем корил.
— Да хватит уж вам, — отмахнулась она. — Не пойму, где всерьёз вы, где шутите, а где в игры заманиваете.
— Пока Глеб Романович на ноги не встанет, нам отсюда трогаться нельзя. Вы умная женщина и сразу догадались, что тот в подвале — наш пропуск в гэпэу, пока мы без документов. Так что бояться нас не стоит.
— Ну-ну, — буркнула Гертруда Карловна, — огонь в печи не прозевайте. Мокрые, с берега дрова, не разжечь потом.
— Артур Аркадьевич! — сбежала, спустившись вниз по лестнице, прихрамывающая прислужка. —
