Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
это знак, состоящий из букв С-О-Б-А-К-А и идеи собаки. Ты остановился на красный свет светофора. Красный – это означающее, означаемое – «СТОП»; все вместе – это знак. Ты гавкаешь. Лай – означающее, а означаемое – это…
– Дай мне колбасу!
– Я даю тебе колбасу. Колбаса – это означающее, а означаемое – «я люблю тебя».
– Это хорошо. А где эта колбаса, кстати?
– Это только иллюстрация, пока. Знаки не работают сами по себе, а функционируют вместе в языке, их значение всегда определяется их отношением к другим знакам. Красный означает «стоп» только по отношению к зеленому («иди») и желтому («жди»).
Взаимосвязь между означающим и означаемым обычно произвольна: английское слово dog и французское слово chien относятся к одной и той же идее; и если мы все придем к соглашению, мы можем использовать любой звук или письменную закорючку для обозначения собаки. Такая произвольная связь между означающим и означаемым подразумевает, что со временем значения склонны исчезать и меняться непредсказуемым образом, что добавляет элемент нестабильности в систему значений.
Исследование знаков называется семиотикой, или семиологией, и она остается плодотворным и интересным способом изучения человеческой культуры. Мне на самом деле нравится подход к рассмотрению знаков, разработанный прагматиком Чарлзом Сандерсом Пирсом (1839–1914). Пирс описал три типа знаков – иконы, индексы и собственно знаки, или символы, – которые определяются различными взаимоотношениями между означающим и означаемым. В случае икон взаимосвязь определяется сходством между этими двумя элементами. Твоя фотография, Монти, – это икона. Так же как и чей-то портрет, или рисунок дерева, или звукоподражания, например «бац» или «хрусть». В случае индексов отношения менее отчетливы, но по-прежнему существует физическая взаимосвязь: краска смущения будет знаком-индексом волнения, а черное облако – знаком-индексом надвигающейся грозы. Третий тип знаков – собственно знаки, или символы, в которых связь абсолютно условна, как в большинстве разговорных и письменных языков. Довольно забавно бродить, мысленно относя различные типы знаков к правильной категории. Вскоре ты начинаешь видеть все в окружающем мире, как что-то означающее: машины как индекс богатства, тонкие различия, указываемые иконами на дверях туалетов…
– Чудак.
– Все люди разные. По мнению Витгенштейна, структура мира навязывает структуру языка: состояние дел в окружающем мире требует слова или фразы для их описания. В структурной лингвистике взаимоотношения обратные или, по меньшей мере, значительно сложнее. Язык определяет, как мы видим и понимаем мир. Точно так же, как означающие – термины, которые мы используем для идей, – являются произвольными, так и срез мира, который получается при использовании языка, является произвольным или, скорее, чем-то, субъективно отличающимся в зависимости от культуры, а не объективным фактом.
Шутливый пример приводится в эссе Борхеса «Аналитический язык Джона Уилкинса» (1952). Борхес упоминает об «одной китайской энциклопедии под названием “Небесная империя благодетельных знаний”», в которой написано, что животные делятся на разные причудливые категории: например, на «принадлежащих Императору», «набальзамированных», «бегающих как сумасшедшие», «разбивших цветочную вазу» и «похожих издали на мух»[37].
– Мне это нравится. Забавно.
– Дело в том, что вместо применения нашей системы классификации животных, основанной на морфологическом сходстве и общей эволюционной истории, здесь критерии категоризации имеют отношение к пользе, или прихоти.
Самый знаменитый пример идеи о том, что язык отвечает за то, как мы видим мир, а не является просто его отражением, – это представление, выдвинутое антропологом Францем Боасом, а позднее ставшее популярным в качестве части гипотезы Сепира-Уорфа, о том, что у инуитов пятьдесят слов для обозначения снега. Поскольку инуиты обладают тонко структурированным языком, в котором подчеркиваются тонкие различия, они способны «видеть» различные типы снега, которые неразличимы для нас. Такая точка зрения была отчасти опровергнута, но самые последние исследования показывают, что Боас, возможно, на самом деле недооценил способность инуитов проводить различия. Например, в диалекте, на котором говорят инуиты, проживающие в регионе Нунавик в Канаде, имеется, по меньшей мере, 53 слова для обозначения снега, в том числе matsaaruti для мокрого снега, который можно использовать для замораживания полозьев саней, и pukak, обозначающее тип порошкообразного снега, напоминающего соль.
Даже такая, казалось бы, объективная вещь, как цветовой спектр, по-разному подразделяется на части. Число названий базовых цветов, применяемое в разных культурах, варьирует от двух до одиннадцати, и те общества, в которых мало наименований цвета, неспособны видеть цвета, для которых у них нет названий. Сходным образом, удаленным племенным группам в Амазонии и других частях света никогда не требовалось разрабатывать системы счисления со значением последнего числа больше четырех (или какого-нибудь другого относительно небольшого числа). Сталкиваясь со скоплением, насчитывающим больше четырех объектов, – включая их собственных детей, – они прибегают к определению «много». Не имея языка для нумерации, они просто не могут заставить свой разум воспринимать бо́льшие числа.
Феминистки убедительно утверждали, что власть мужчин и контроль культуры гарантировали внедрение маскулинности в наш язык, что заставляет нас рассматривать женщин как занимающих более низкое положение, возрождает отрицательные стереотипы в отношении женщин и подкрепляет их подчиненное положение. Расистский язык выполняет ту же функцию в отчуждении и унижении других расовых групп.
– Все это довольно интересно, но я, кажется, забыл, что мы пытаемся здесь сделать.
– О, извини. Я пытаюсь показать, что таким образом язык становится не просто орудием познания, а средством, с помощью которого контролируется и формируется то, что познается.
Структурализм был важным течением в европейской мысли в течение почти всего XX века и влиял на все, от антропологии до киноведения. Основная идея заключалась в следующем: все значимое человеческое поведение можно понять только как существующее в рамках структуры, которая функционирует в некотором роде подобно языку, с грамматикой и словарем, и в которой каждый отдельный элемент начинает что-то значить лишь по отношению к другим.
Несмотря на то что структурализм допускает некоторое движение и перенос значений, существует фундаментальная стабильность, которая, как считали Соссюр и другие структуралисты, придает научную, объективную ценность их теориям. Эта уверенность пошатнулась, когда Жак Деррида (1930–2004) блестяще разрушил представление о научной достоверности структурализма. Даррида утверждал, что в основе структурной лингвистики – на самом деле в основе почти всех теорий, которые пытаются установить объективную идею истины, начиная с Платона, – находится определенное представление о взаимоотношениях между истиной и языком. Истина – это простая, единичная вещь во мне. Назначение языка – передать эту простую единичную истину другому человеку, подобно тому, как один человек зажигает свечу от пламени свечи в руках другого. Самый надежный и прямой метод передачи истины – устная речь. Речь гарантирует аутентичность истины, поскольку говорящий присутствует. Истина и присутствие тесно связаны. Когда я излагаю тебе свою истину, я могу это контролировать и убедиться
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
