Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
адвокатом и, по слухам, защищал больше убийц, чем любой другой адвокат в стране. Сын знаменитого ирландского поэта, он говорил с успокаивающим акцентом и очаровывал присяжных своим обаянием и остроумием. Оказавшись в его руках, вспоминал коллега-адвокат, «даже самое „мертвое“ дело обретало шанс на оправдательный приговор». Он был «одним из величайших прирожденных ораторов в адвокатуре, – согласился другой, – но, как и большинство таких людей, его чрезвычайно трудно остановить». Эта упертость проявлялась и за пределами зала суда – Гейган не мог выпустить из рук стакан. Он постоянно приставал к коллегам с просьбами присоединиться к нему в пабе и пил еще больше, когда боялся, что одного из его клиентов вот-вот осудят. Алкоголь медленно разрушал блестящую карьеру юриста. За несколько лет до того, как его нанял Крим, он ушел с поста ведущего адвоката накануне крупного судебного процесса по делу об убийстве, и причиной тому, вероятно, стал запой.
Одного из его клиентов, польского иммигранта по имени Исраэль Липски, обвиняемого в том, что он влил кислоту в горло молодой женщине, признали виновным и повесили.
Но Гейган был на пике своей славы – и, по-видимому, трезв, – когда работал над защитой Крима. Он допросил Элизабет Мастерс и Элизабет Мэй, женщин из Ламбета, которые наблюдали, как Крим последовал за Кловер в ее комнату, и единственных свидетелей, которые могли связать ее с доктором. Он выразил сомнение в справедливости опознания, проведенного в полицейском участке на Боу-стрит, отметив, что Крим, не брившийся во время заключения, был единственным бородатым мужчиной в представленной группе. Он привел правовые доводы, чтобы помешать Расселу раскрыть предсмертные слова Кловер о некоем Фреде, давшем ей отравленные таблетки. Чтобы посеять семена сомнения в умах присяжных, он попросил фельдшера Френсиса Коппина и доктора Роберта Грэма повторить их утверждения о том, что Кловер умерла от чрезмерного употребления алкоголя, а не от отравления стрихнином.
* * *
Затем выступил доктор Томас Стивенсон, известный химик, который обнаружил стрихнин в останках Кловер. Он оказался в центре внимания еще три года назад, когда жители Британии увлеченно следили за сенсационным судебным процессом Флоренс Мейбрик по обвинению в отравлении ее мужа, богатого ливерпульского торговца. Анализы, сделанные Стивенсоном, подтвердили обнаружение другим химиком смертельной дозы мышьяка в останках жертвы – открытие, которое привело к осуждению Мейбрик за убийство, несмотря на доказательства того, что ее муж был ипохондриком, принимавшим множество лекарств, содержащих мышьяк и другие яды. Несмотря на свой опыт и знания, доктор Стивенсон никогда не чувствовал себя комфортно на свидетельской трибуне. Заметно нервничая, особенно при перекрестном допросе, он отвечал резко и говорил, как вспоминал один журналист, «со странно обороняющимся видом». Он явно боялся, когда его вытаскивали из маленького, упорядоченного мира лаборатории, чтобы объяснить и защитить свои выводы на самом публичном из форумов.
Гейган перешел в наступление, безжалостно уничтожая единственного свидетеля обвинения – эксперта-медика – и единственное прямое доказательство того, что Кловер убили. Гейган отметил, что стрихнин – быстродействующий яд. Столбнячные судороги обычно начинаются через полчаса после принятия яда, а смерть наступает в течение часа или двух, и все же Кловер провела в постели несколько часов, прежде чем у нее начались судороги. «Если пациент спит, – предположил доктор Стивенсон, – действие стрихнина может замедлиться на два или три часа».
Гейган высказал недоверие. Неужели он предполагал, что действие смертельного яда может быть отсрочено простым сном?
Доктор Стивенсон отступил и заявил, что это возможно, если жертва также принимала опиум или морфий.
Нашел ли он следы этих наркотиков в останках Кловер?
Доктор признался, что следов он не обнаружил, но добавил, что были случаи, когда жертвы отравления стрихнином оставались живы в течение пяти или шести часов после начала судорог.
Гейган напомнил присяжным, что Кловер была алкоголичкой с плохим здоровьем. Если ее отравили стрихнином, как она могла прожить почти шесть часов?
«Если бы человек был на грани белой горячки, логично предполагать, что это сделало бы его более восприимчивым к действию стрихнина, – признал доктор. – Я думаю, что такой человек почувствовал бы симптомы отравления даже раньше, чем человек, ведущий умеренный и здоровый образ жизни».
Гейган предположил другую возможную причину смерти. Могло ли заболевание, поражающее позвоночник, вызвать сильные спазмы, от которых страдала Кловер?
Доктор Стивенсон согласился, что это возможно. И хотя при обследовании позвоночника не выявили никаких признаков болезни, он признал, что такие недуги трудно обнаружить в теле, эксгумированном через много месяцев после смерти.
Затем Гейган сосредоточился на лабораторных тестах. Жидкость, извлеченная из останков Кловер, была введена под кожу лягушки и убила ее. Не было бы более уместно, подумал Гейган, протестировать жидкость на кролике или собаке – теплокровном животном, больше похожем на человека?
Доктор Стивенсон объяснил, что лягушек предпочтительнее использовать для тестов на отравление, потому что у них легко проявляются симптомы. «Лягушка – очень нежное животное», – отметил он.
Гейган почувствовал брешь в защите. Может быть, лягушка была слишком нежной, а потому и чрезмерно восприимчивой к инъекции?
Свидетель снова засомневался. «Не могу сказать, насколько это соответствует правде».
Когда доктора спросили, трудно ли обнаружить алкалоидные яды, такие как стрихнин, он ответил утвердительно.
Достаточно ли надежен цветовой тест, используемый для обнаружения стрихнина в жидкости, извлеченной из тела? Разве не правда, что результаты таких тестов могут быть «неопределенными и ошибочными»?
«Неопытный человек может ошибиться при проведении цветового теста, если препараты загрязнены, – парировал доктор Стивенсон. – Цвет, на который я полагаюсь, – это пурпурно-фиолетовый, для которого свойственна игра оттенков. Мне не знакомы другие вещества, способные дать такой же результат». Гейган остановился на этом, чтобы напомнить присяжным: доказательства того, что Кловер умерла от отравления стрихнином, сводилось к мертвой лягушке, нескольким оттенкам цвета и мнению одного-единственного врача.
Рассел, стремясь компенсировать ущерб, поднялся на ноги. Он попросил доктора Стивенсона обобщить свои выводы и заключения. Положительный цветовой тест. Обнаружение в останках Кловер одной шестнадцатой гранулы стрихнина, наводящей на мысль, что она приняла смертельную дозу. Судороги и быстрая смерть после того, как лягушке ввели жидкость, взятую из тела жертвы. «Я пришел к выводу, что причиной смерти стал стрихнин, рассматривая каждое доказательство не как изолированное, – объяснил доктор Стивенсон, – а как часть целого, которая поддерживает другие».
Джон Маккаллох и Джон Хейнс, бывшие доверенные лица Крима, также подверглись жесткому перекрестному допросу. Маккаллох, продавец, который познакомился с Кримом в отеле «Бланшар» в Квебеке, затруднился объяснить, почему поддерживал дружеские отношения с человеком, который хвастался тем, что раздавал женщинам отравленные таблетки. Гейган обвинил Хейнса в попытке выслужиться перед Скотленд-Ярдом
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
