«Эвинруд» завелся с первой попытки, и Миранда устремилась вдоль байу на полном газу от Искриной лачуги. Она плыла к реке. Ветер раздувал ей волосы, настолько покрывшиеся грязью и сажей, что сошли бы за корону из веток. Проливные дожди образовали водоворот в том месте, где байу соединялось с Проспером. Она сбавила скорость и медленно вошла под сень нависших деревьев. Течение несло по реке упавшую ветку, и Миранда проследила за тем, как та вращалась, пока не скрылась из виду. Точно как ее жизнь, подумала она, весь ее мир будто слился с неизбежным концом всей этой природы.
Она пришвартовалась к Гнезду и вошла в дом, чтобы взять лук Хирама, колчан свежих стрел и запасную стрелковую перчатку. Достала спичечный коробок из старых запасов магазина, наполнила бензином последнюю канистру из имевшихся у нее на причале и поставила ее в лодку.
А потом в последний раз направилась к Воскресному дому.
Лена
Коттон нес одурманенную девочку по тускнеющему лесу; содержимое ампулы, которую ему доставили в голове Кука, теперь распространялось по ее венам. Он держал ее бережно, как Мария Магдалина – Иисуса, когда его сняли с креста. Он шагал, обнаженный, среди сосен, под безумное пение насекомых, пока не вышел на поляну у подножия сгоревшей церкви. Он поднес девочку к железной двери крипты, которую прежде оставил открытой. Они вошли под свод, где стены были сложены из кирпича ручной работы, а наверху, среди теней кишели летучие мыши. Воздух стоял сырой и прохладный. Пастор шлепал по камню босыми ступнями, и каждый его шаг отражался эхом.
Он спустился по тоннелю в большую круглую усыпальницу, над которой виднелись элементы фундамента церкви, проложенные среди корней. Между двумя гробами на холодном каменном полу лежал мальчик. Он был в сознании и весь дрожал от ужаса, лежа на боку с наручниками за спиной и связанными лодыжками, и от наручников к лодыжкам тянулась веревка. В волосах у него все еще были сломанные сосновые иголки после того, как Коттон волочил его по лесу за ноги.
Пастор положил девочку рядом с ним.
Билли Коттон посмотрел на кости своей жены. Он не видел ни черепа, ни крошащейся челюсти, ни кривых зубов или темных пустых глазниц, а только молодую женщину, которую впервые встретил. Сам он к тому времени уже миновал возраст Христа, а ей не было и двадцати пяти.
Он ехал автостопом с техасских нефтяных месторождений и остановился на стоянке для грузовиков вдоль подсвеченной неоном границы Тексарканы. «Ты все такая же, – подумал он, – милая официантка, которая принесла мне яичницу». Вспомнил, как ему было тогда стыдно сидеть в грязной рубашке с воротником на пуговицах и затасканных в дороге джинсах, пропитанных запахом его немытого тела, и ковбойских сапогах с отрывающимися подошвами, да и сам он изрядно истрепался, прокладывая себе путь. Бездомный, оборванец. Скиталец. Преступник. У него не было денег на еду, не было даже монетки, чтобы купить себе кофе. И в этом оазисе он встретил посланницу Божью по имени Лена Боуэн.
«И как я оказался ее недостоин!» – подумал он.
Он повернул ключ в замке, располагавшемся в изголовье гроба. Ключ поддавался с трудом, но когда наконец щелкнул, то гроб зашипел, и язычок крышки высунулся из паза, нарушив печать и выпустив затхлый запах старых костей и смерти. Коттон, кряхтя, поднял тяжелую стеклянную крышку. Оба гроба были изготовлены компанией из другого штата и доставлены сюда зимой шестьдесят третьего. Коттон протянул руку, чтобы погладить почти лишенный волос череп жены.
– Я кое-кого тебе привел, – сообщил он и подхватил тяжелого мальчика, чьи путы только сильнее затянулись от его попыток освободиться. – Смотри, – сказал он, держа ребенка, будто огромную рыбу, которую выловил в байу. – Вот кто вернулся к нам после стольких лет.
И бросил мальчика в гроб.
Сухие кости Лены Коттон хрустнули под весом мальчика.
Пастор закрыл крышку и запер замок.
Путь ее брата
Она обошла причал и провела лодку прямо через тростник и вонзила в берег, словно стрелу. Вооружившись луком, ступила на землю и пробралась по краю участка, который казался мертвенно тихим в этих сумерках.
Очутившись за первым из «домов-ружей», вставила стрелу в гнездо и пригнулась, чтобы обогнуть пустое строение. На углу крыльца оглядела дорожку и дом напротив. Слышен был только далекий неземной стрекот цикад.
Почерневшие стекла впереди – оранжерея. Она быстро пересекла дорожку и вошла в открытую дверь, очутившись в тусклой полосе света. Сразу увидела тело констебля – оно лежало на гравии, наполовину скрытое густыми растениями. Под рукой – мачете. Увидев его, она ничего не почувствовала, просто отметила себе, что его больше нет, что из него вылилось много крови.
Кончиком лука она выбила еще четыре-пять стекол, чтобы впустить больше света.
