Наш поцелуй становится сильнее. Прикосновения — откровеннее. Я вся вспыхиваю в его руках. Подобной силы желание я никогда не испытывала с другими мужчинами. Конечно, страсть была. Когда мы срывали одежду и быстро брали друг у друга то, чего требовало тело. Но сейчас мне не хотелось спешить, хотя тело готово было взорваться. Хотелось продлить удовольствие, наслаждаясь и балансируя на грани.
— Куда? — шепчу я, когда Смоленский подхватывает меня на руки и несет.
— Не делать же это на кухне. Я хочу тебя.
Дорога до спальни оказывается короткой. Прохлада постели лишь на секунду отрезвляет меня, но потом надо мной нависает Кирилл, скользнув по мне горящим взглядом, а я выставляю вперед колено, останавливая его.
— Не так быстро, — произношу я, — я хочу растянуть удовольствие. И еще подумаю, стоит ли прямо сейчас консумировать наши отношения.
— У тебя не получится сейчас думать, Саша. — он проводит ладонью по внутренней стороне бедра, и моя нога вздрагивает, словно пытаясь против моей воли убраться в сторону, прекращая упираться в твердые кубики пресса. Его ладонь скользит, не пропуская ни миллиметра, а в глубине его глаз я замечаю горящее желание и восхищение.
Хотя, казалось бы, человек, не обделенный деньгами и вниманием, должен быть пресыщен видами красивых тел. У меня оно уже далеко не модельное. Я не изнуряю себя диетами. Всего лишь стараюсь вести здоровый образ жизни, насколько это возможно.
Но он смотрит на меня так, словно я первая в его жизни.
В принципе, и у меня чувство, что все, что было до — всего лишь суррогат близости. Как дешевый магазинный торт. Слишком приторный, скрипящий на зубах сахаром и суховатый.
Сейчас я мечтаю ощущать еще и еще на губах вкус поцелуев. Дразнящих, чувственных, распаляющих. Больше прикосновений. Везде. Даже самые невинные оставляют клеймо жара на коже. Те, которые я раньше бы и не заметила. Сейчас каждое важно.
И жду с нетерпением самый сладкий, волнующий аккорд, когда все преграды падут и останется только желание слиться воедино. Теперь это желание не вызывает неловкости или стыда. Я могу прямо признаться, чего хочу. И я чувствую, что это будет правильным для нас.
Наши тела соприкасаются кожей к коже, а я обнимаю Кирилла за шею, прижимаясь к нему.
— Разденься. — прошу тихо я.
Хочу, наконец, видеть его целиком. Без одежды. Наслаждаться этим без смущения. Я знаю, что его тело с четким рельефом мышц, которые я уже успела изучить, царапая ноготками, прекрасно. Когда Кирилл выпрямляется, я бесстыже любуюсь алыми отметинами на его коже.
Я оставляла их везде, не сдерживаясь. Пусть легкая боль ему еще несколько дней напоминает о нашем первом разе. Ну и вообще их вид вызывал во мне странное понимание того, что этот человек принадлежит мне.
Пока я ем его глазами, меня быстро и бескомпромиссно избавляют от остатков одежды.
— Ну что, остановимся на этом? — с усмешкой спрашивает Смоленский, возвращаясь ко мне и чувственно прикусывая мне кожу на шее, там, где бьется пульс.
Остановиться?! Ненормальный. Пусть только попробует уйти и я не дам ему спокойной жизни. Он будет желать двадцать четыре часа в сутки. Я сделаю все, чтобы он пожалел об этом и долго извинялся.
Но сказать все это не могу, потому что стискиваю зубы от нахлынувших ощущений, пока он целует меня возле ключицы.
— Я тебя убью тогда, Смоленский, — только выдыхаю.
— Думаешь, у меня получится остановиться?
И я издаю глубокий стон, когда это, наконец, случается. Когда мое тело получает то, чего желало. Хотя с непривычки я чувствую легкую боль — у меня давно не было отношений, все равно я начинаю плавиться, когда мы сливаемся воедино.
* * *
— Нет, хватит, — произношу я, когда спустя несколько часов Кирилл возвращается из душа, склоняется надо мной, проводя губами по обнаженной коже плеча, — я обессилена. Уже за полночь, нам завтра вставать…
Он хмыкает, отстраняясь.
— Ладно.
Типичный мужчина. Самодовольную улыбку я у него сразу же замечаю. Довести девушку до того, чтобы она умоляла остановиться и передохнуть — у них идея фикс. Я боюсь завтра выходить из дома, представляя, насколько будет болеть все тело. А вообще, мы оба немного перегнули палку: у меня болят огромные отметины засосов на коже, а я умудрилась прикусить Смоленского во время поцелуя до крови. Как мы с ним появимся на людях — большой вопрос.
Я потягиваюсь, переваливаясь с бочка на бочок, разминая мышцы, которые уже начинают гудеть. Чувствую, как за спиной немного вздрагивает матрас, а потом меня сгребают сильной рукой, и вдавливают в свои накачанные кубики пресса и грудь. Я протяжно вздыхаю, когда Кирилл утыкается мне носом макушку, втянув воздух.
Его присутствие — какой-то афродизиак? Мурашки по коже от него.
— Ладно, — произношу я, прикрыв глаза, — ты меня сейчас переубедил. Давай повторим…
Глава 20Хмурым и ранним утром я выползаю из-под одеяла, поежившись. Мою задницу больше не греет тело Смоленского, поэтому я поскорее накидываю халат, который он мне вчера выдал, и оглядываюсь через плечо.
Кирилл мирно спит. Одеяло с него наполовину сползло, и мой взгляд перемещается ему на спину, где я снова рассматриваю те самые шрамы, вызвавшие у меня много вопросов. Не выдержав, я осторожно наклоняюсь и прикасаюсь к ним пальцами. Провожу по беленьким полосочкам, стараясь не разбудить, и подтягиваю одеяло повыше.
Зная Смоленского чуть получше, я могу предполагать, что эти шрамы у него остались из детства. Скорее всего, от биологического отца. Если мать Кирилла пошла на такой шаг, сбежав от сожителя-тирана к другому, думаю, их жизнь была еще страшнее, чем мне описала Елена.
Я долго смотрю в окно, думая о том, что если уж так выйдет, что господин старший-Смоленский совершенно не примет наши отношения, я не стану держать на него зла. Мужчина, который спас почти незнакомую женщину, усыновил чужого ребенка и вырастил из него такого, как Кирилл, достоин только уважения.
Я ухожу из комнаты, оставляя Смоленского спать, быстро умываюсь и завариваю на кухне кофе. В доме немного душно, поэтому я выхожу на улицу с чашкой, чтобы проветрить голову. Утро оказывается теплым, а легкий туман и роса на траве говорит мне о том, что прохладные дождливые деньки закончились и скоро придет жара.
Я вздрагиваю от неожиданности, когда неподалеку раздается громкий звук «чвак!», словно кто-то копает землю. Осторожно подхожу к краю веранды и смотрю за перила.
Тоха!
Господи Боже.
Стоит, и впрямь копает. Небольшую ямку. Я приподнимаю удивленно бровь. Рядом с ним валяются какие-то палки в пакетах. Тоха, видимо, чувствует чей-то взгляд, поэтому оборачивается на меня и вздрагивает, чуть не выронив лопату.
