26
Есть один плюс в том, чтобы упасть с шестиметровой высоты сквозь стеклянную панель. Потеря памяти.
Конечно, не абсолютная. Но ее хватило, чтобы минимизировать шок. Мой мозг ко мне очень добр.
Когда я уже заново научилась управлять конечностями и меня перестало тошнить при любой попытке встать, я все равно не помнила почти ничего из того, что случилось в первые двенадцать часов после падения. Были какие-то обрывки воспоминаний. Они всплывали от случайных фраз, звуков, прикосновений. Грубое царапанье шейного ортеза по горлу. Плач какой-то девочки. Свет в зрачках.
Терпеливый, спокойный голос.
– Кэдди?
Я тогда подумала: кто это?
Бегущие по потолку полоски света.
И боль. Ох, как же было больно. К счастью, боль скоро закончилась: я ныряла в забытье и всплывала обратно, а потом мне давали таблетки. Но память о боли настигала меня в самые неожиданные моменты еще много месяцев спустя. Словно каждый нерв в моем теле бил тревогу: ЧТО-ТО НЕ ТАК.
И, конечно, со мной много что было не так. Помимо сильного сотрясения – врачи сначала думали, что я повредила мозг, и, по словам мамы, это были худшие пять часов в ее жизни, – я сломала ногу в двух местах, раздробила запястье и заполучила три сломанных ребра.
Но я выжила вопреки всему. Во мне была решимость, о которой я и не подозревала.
Почти все утро и день родители сидели со мной, но я ничего не помню из наших разговоров.
– Это, наверное, к лучшему, – сказала позже мама. – Ты явно была не в себе. Все повторяла, что испортила ботинки. – Она рассмеялась и смахнула слезу. – Будто меня волновали ботинки. Но ты все говорила и говорила про них!
Первый осмысленный разговор случился позже тем же днем. Я проснулась и обнаружила в палате Рози. Она сидела на стуле, придвинутом прямо к моей кровати, и держала на коленях журнал «Космополитен».
– Эй, – сказала я.
Голова Рози резко дернулась вверх. Наши глаза встретились, и по лицу ее расплылась счастливая улыбка. От ее вида я чуть не расплакалась. Так улыбаются друзья, которые знают тебя больше десяти лет. Которые прощают тебе любой идиотизм. Назвать их лучшими друзьями – это не сказать ровным счетом ничего.
– Эй. – Она сжала губы, затем глубоко вдохнула и улыбнулась снова, на сей раз какой-то дрожащей улыбкой. – Кэдди, ох боже.
– Знаю, – сказала я, потому что я и правда знала.
Она опять попыталась улыбнуться.
– Вот уж идеальная возможность сказать: «А ведь я тебе говорила».
– Ты не злишься?
Она потрясла головой.
– Я слишком испугалась, чтобы разозлиться. Может, потом. Отложу до лучших времен.
Она положила журнал на прикроватный столик и придвинулась ко мне.
– Как ты?
– А, все в порядке, – на автомате ответила я, но пока я говорила, на меня опустилась пелена беспамятства, и я на секунду перестала слышать ее голос.
Я моргнула, пытаясь пробраться сквозь этот туман.
– Кэдс, ты сломала ногу, – сурово напомнила Рози. – Это не «все в порядке». А еще мама сказала, что твоя мама сказала, что ты упала с огромной высоты. И сотрясение. Тебе повезло, что ты не сломала шею.
От ее слов воспоминания прорвались мне в мозг. Было чувство, что мир уходит у меня из-под ног. Острое жжение осколков стекла на коже. Наверное, это все отразилось у меня на лице, потому что Рози с беспокойством посмотрела на меня.
– Ты в порядке?
Я попыталась кивнуть, что было ошибкой.
– Ага, – проговорила я вместо кивка. – Просто… ох. Голова кружится.
– Это, наверное, от лекарств. Тебя ими накачали. Наверное…
– А где Сьюзан? – перебила я ее.
Рози замолчала. Она посмотрела на дверь, плотно сжав губы, словно боясь, что ответ прорвется наружу. Потом обратила взгляд на меня.
– Не знаю. Дома, наверное.
В ее голосе зазвучал какой-то холодок.
– А почему не здесь? – Сердце испуганно пропустило удар. – С ней все хорошо?
