Проценко задумался над его словами. Он на минуту засомневался в том, что поспешил замкнуть группу Эстеркина на этом человеке.
– Может, ты и прав, старик. Однако я уже вывел на тебя старшего этой группы. Пусть это будет единственным контактом с тобой. Дальше я сам буду с ними работать.
Учитель, молча, выслушал. Его немного порадовало, что его слова были правильно восприняты этим человеком.
– Учитель, нужно каким-то образом переправить взрывчатку на завод. Подумай, как лучше это сделать.
Лицо старика снова стало серым. Доставка взрывчатки на территорию предприятия была связана с большим риском. Помимо ведомственной охраны, охрану завода несла и воинская часть. Миновать этот двойной кордон было практически нереально.
– Думай, Учитель, думай. Ты на этом заводе работаешь давно и, по всей вероятности, хорошо знаешь много тайных тропок.
Старик улыбнулся.
– Могу подсказать, Пион, если понесешь, – произнес Учитель и ехидно засмеялся. – Что, испугался? Это ведь просто – отдавать подобные команды, а вот как исполнять…
Он не договорил. Пион схватил его за отвороты старенького пиджака и подтянул к себе.
– Ты понесешь ее сам, – выпалил он на одном дыхании. – Ведь каким-то образом ты воруешь с завода спирт?
Старик ловко разомкнул его руки и хотел ринуться на Пиона, чтобы самому вцепиться в лацканы его пиджака. Но, заметив холодный и расчетливый взгляд своего противника, мгновенно остановился.
– Думай, Учитель, здесь я тебе не советчик, – произнес Проценко и, повернувшись, вышел из дома.
Он шел по узенькой улице, стараясь не поскользнуться и не упасть в лужу. Он ни на миг не сомневался, что этот человек найдет возможность пронести взрывчатку на завод.
***
Александр почувствовал, как по его спине забарабанили комья земли, выброшенные взорвавшейся недалеко мины. Над головой просвистели осколки, и стало почему-то необычно тихо. Он поднялся на ноги и посмотрел в сторону, где находился командный пункт батальона. На месте блиндажа зияла большая воронка, со дна которой курился белый дымок. Неожиданно тишина растворилась от грохота танковых моторов, треска пулеметов и грохота артиллерийских выстрелов. Он мгновенно понял, что его, по всей вероятности, контузило, а сейчас к нему снова вернулся слух.
Немцы шли цепью, стреляя из автоматов от живота. Редкие винтовочные выстрелы оборонявшихся красноармейцев не могли остановить эту опьяненную успехом гитлеровскую пехоту. Когда до первых русских траншей осталось метров сто, немцы перешли на бег.
«Почему молчат наши пулеметы? – подумал Тарасов. – Не могли же немцы уничтожить все наши огневые позиции».
Словно в подтверждение его мыслей из кустов ударил станковый пулемет, с правого фланга его поддержал ручной пулемет. Пулеметные очереди, словно косы, выкашивали десятки немецких пехотинцев, до которых было около пятидесяти метров. Александр передернул затвор автомата и нажал на курок. Немецкий офицер, бежавший впереди цепи, словно споткнулся, и, широко раскинув руки, повалился лицом в землю. Через него перескочил солдат с перекошенным от крика ртом, но и он, сделав шага два, тоже повалился на землю. Автомат сухо щелкнул. Тарасов быстро вставил новый магазин с патронами и передернул затвор.
– За Родину! За Сталина! Вперед! – услышал он сбоку голос майора Гупало, которого он еще минуту назад считал погибшим под бревнами разрушенного блиндажа.
Александр вскочил на ноги и бросился вслед за ним. Бежавший впереди него солдат упал, выронив из рук винтовку. Тарасов забросил за спину свой автомат и, нагнувшись, поднял винтовку. Мгновение, и все смешалось в рукопашном бою. Винтовочный штык со скрежетом вошел в грудь немецкого сержанта. Тот схватился руками за ствол винтовки, словно стараясь вынуть это металлическое жало из своей груди, а затем рухнул на землю. Из его рта показалась кровь, которая, клокоча, потекла ему на грудь. Тарасов выдернул штык и бросился к другому немцу, который навалился на майора Гупало. Тарасов ударил немца прикладом по голове. Немец удивленно повернулся в его сторону и рухнул на землю. Александр протянул майору руку и помог встать на ноги. В следующую секунду майор выстрелом в упор застрелил немца, который тесаком пытался ударить Тарасова в спину.
Немцы, не выдержав рукопашного боя, стали отходить назад, оставляя на поле убитых и раненых солдат и офицеров.
– Назад! Назад! В траншеи! – кричал осипшим голосом майор.
Красноармейцы стали отходить назад, продолжая расстреливать немецкую пехоту. Оказавшись в траншее, Тарасов сел на пустой ящик из-под патронов и, достав кисет из кармана галифе, попытался свернуть цигарку, но пальцы не слушались его. Рядом с ним прыгнул в траншею и майор Гупало. Взглянув на окровавленного Александра, он протянул ему папиросу.
– Кури, Саша! Спасибо тебе. Если бы не ты, этот немец точно бы меня задушил.
– Вам тоже спасибо, товарищ майор. Вы тоже спасли мне жизнь. Так что мы с вами квиты. Что будем делать дальше, товарищ майор? Нас осталось чуть больше роты.
– Ждать приказа, Тарасов. Без приказа ни шагу назад. Ты меня понял?
– Так точно, товарищ майор.
Гупало встал и, слегка пригнувшись, направился вдоль траншеи.
***
Эстеркин остановился перед дверью, не решаясь нажать на звонок. Переборов в себе волнение, он нажал на кнопку звонка. Он долго прислушивался и, не услышав за дверью шагов, понял, что звонок не работает. Он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, толкнул ее и оказался в узком длинном коридоре, на стенах которого висели вещи проживавших в квартире жильцов. Он прошел по коридору и, увидев дверь с косо прибитым номером, толкнул ее. Клава стояла около стола и сжимала в руке платочек. Она волновалась, принимая у себя этого солидного мужчину, с тремя шпалами в петлицах. Чтобы их беседе не мешал ребенок, она отвела его к соседке.
– Проходите, Борис Львович. Не стойте у порога, – проговорила она слегка осипшим от волнения голосом. – Обувь можете не снимать, у нас довольно холодно.
Он прошел вперед и поставил на стол объемный портфель. Взглянув на хозяйку, он, молча, открыл его и начал медленно выкладывать банки с тушенкой, пакеты с крупой, бутылку водки и шматок белого, словно снег, сала.
– Это кому? – удивленно спросила Клава. – Вы где взяли такое богатство?
Она уже давно ничего подобного не пробовала. Ее мужа перевели в Казань перед самой войной. Они еще не успели хорошо познакомиться с соседями, как его призвали на фронт. Он погиб в первом же бою, не успев оформить и передать ей свой продовольственный аттестат. Ее мобилизовали на оборонные работы, и она с утра до вечера копала противотанковые рвы, пока не заболела. После болезни ее освободили от этих изнурительных и тяжелых работ.
Эстеркин загадочно улыбнулся, глядя на растерянное лицо Клавы. Вспыхнувший на щеках женщины румянец сделал ее лицо еще более привлекательным.
