Книга Счастливый доллар - Екатерина Лесина

«THE DALLAS MORNING NEWS»

26 марта 1939 года

Срок тюремного заключения вдовы Барроу подошел к концу! Далласская ведьма выходит на свободу!

Джефферсон-Сити МО, 25 марта, 1939 года. В субботу Бланш Барроу, последняя из банды Клайда Барроу, чье оружие проложило кровавый след по всему Юго-Западу, покинула тюрьму штата Миссури.

«Я хочу забыть все прошлое, кроме моей любви. Когда я встретила Бака в Далласе, то я не думала о том, как все обернется. Как любая женщина, я лишь надеялась быть счастливой. И мне удалось. Я с нежностью вспоминаю то время, когда мы были вместе, – сказала она. – Я – единственная из квартета, кому удалось остаться в живых. Да, я совершила ошибку, но я заплатила за нее. И я не намереваюсь эту ошибку повторять. Я собираюсь уехать подальше от Западного Далласа, чтобы начать новую жизнь».

Бланш Барроу в свои 28 лет все еще привлекательная, несмотря на потерю зрения в одном глазу. Находясь в тюрьме, она изучала косметологию и теперь намеревается применить знания на практике.

«Я никогда не держала оружия, – сказала она нашему корреспонденту. – И я не знала, что Бак был беглецом, когда я встретила его в Далласе. А узнав, я уговорила его сдаться. И когда Бака посадили, я вымолила у губернатора Фергюсона досрочное освобождение. Мы с Баком собирались жить дальше, как живут обычные люди, и у нас бы получилось, если бы Клайд и Бонни не приехали повидаться с моим мужем. Бак был сильно привязан к брату, и Клайд убедил его пойти в Джоплин. Я пыталась спорить, но когда Бак сказал, что так или иначе пойдет, у меня не осталось выбора. Я очень сильно любила Бака и потому отправилась с ним. Клайд и Бак пообещали не делать ничего, чтобы натравило на нас полицию. И некоторое время мы действительно жили, наслаждаясь миром и покоем, я даже начала надеяться, что Бак сумеет уговорить брата свернуть с преступного пути, но однажды случилась перестрелка, в которой Клайд убил двоих, и мы должны были бежать. Это бегство стало началом долгого кошмара. Ужасные дни и ужасные ночи. Мы бежали. Засыпая, я задавалась вопросом, проснусь ли я или буду убита. Однажды ночью в Платт-Сити меня разбудили выстрелы, и я поняла – время настало.

Бак стрелял из-за двери. Клайд и Бонни тоже стреляли и бежали к автомобилю. Бак вдруг упал, и я потащила его к автомобилю. Но в меня тоже попали. Тогда-то полиция и поймала нас с Баком. А потом Бак умер. Я никогда не делала ничего плохого, лишь следовала за своим мужем и за это получила свой приговор».

Клайду и Бонни удалось сбежать из Миссури, и еще некоторое время эта пара терроризировала Юго-Запад. Они умерли вместе в Луизиане, угодив в подстроенную полицейскими ловушку. В тот день Бонни держала на коленях автомат и готова была стрелять по полицейским. Но Бланш Барроу утверждает, что Бонни не так очень уж жестока.

«Она, как и Клайд, помешалась на славе, – сказала Бланш Барроу. – Они желали видеть свои имена в заголовках газет, чего бы это ни стоило».

После освобождения г-жа Барроу намеревается поехать в Гарвин, Оклахома, чтобы поселиться вместе с отцом, которому недавно исполнилось семьдесят лет».

Старый особняк стоял на вершине холма. Четыре лапы-колонны, древний портик, треснувшая крыша с двумя хилыми березками, которые отчаянно цеплялись за камень, и дрожали, и рассыпались вместе с ним. Лестница в проломах. Серая ваза, некогда бывшая цветником, а ныне ставшая мусорной корзиной.

Семен шел, стараясь держаться в тени, благо, одичавшая сирень поднялась высоко, загораживая темные провалы окон.

Вот и стена. Взопрела на солнце, выкатила прозрачную слезу из трещин штукатурки, а местами и вовсе заголилась, выставив деревянное, поточенное короедами нутро. Прикасаться к ней было противно. Но преодолев брезгливость, Семен прижался, пригнулся, пошел мелким шагом в полуприседе и, оказавшись у ближайшего окна, ловко запрыгнул в провал.

Шарахнулись из-под ног тени, прыснули мелким пером голуби, завозившись под крышей. Она была хорошо видна сквозь проломы и дразнила кривыми балясинами да кусками шифера, что сухо потрескивал, оползая.

Хрустела под ногами щебенка.

Нет тут никого.

Нет и быть не может. А если и может, то Семена давно заметили и теперь поджидают, чтобы выпрыгнуть, выскочить, всадить пару пуль в грудь.

Заныло. Мелькнуло в голове: а может, выбраться? В геройстве нет ни чести, ни смысла. Не лучше ли в кустах залечь, поджидая, когда Серега явится? А он явится…

Из коридора пахнуло сыростью и особым, дымным теплом, которое бывает от печи. Щебенка исчезла, сменившись светлой доской, по которой тянулись коричневые узоры годовых колец. Под потолком висела, брызгая светом, лампа на шнуре, и шар-абажур гляделся диковинным яблоком.

Все это настолько не вязалось с образом разваленного дома, что Семен остановился. И пистолет перехватил покрепче, сжал так, как не сжимал в тире.

А ведь верно старик говорил: нету в Семене запала, нету куража. И в человека выстрелить ему сложно. Человеку же, который прячется за добротной дверью, очень даже легко. Он не раз стрелял и не два.

Ручка на двери вдруг пошла вниз, сама дверь беззвучно отворилась, и на пороге появился человек. Уставившись на пистолет в руках Семена, человек сказал:

– Ну привет, заходи, коли пришел. Гостем будешь. А я Антошка. Как в мультике. Знаешь?

Улыбка у него была совершенно безумная.

За дверью оказалась комнатушка, сплошь забитая хламом и оттого напоминающая кладовку. Узкий проход меж старых шкафов, на которых собирали пыль пустые банки, фарфоровые фигуристки и с десяток бюстов Сталина, заканчивался еще одной дверью.

– Открывай, – велел Семен, хотя Антошка и сам открыл. Толкнул, чтоб распахнулась, и к стене прижался, руки над головой поднял.

Ну уж нет, на эту детскую уловку Семен не попадется.

– Первым иди.

Антошка пожал плечами и шагнул, крикнув:

– Мариночка, а тебя спасать пришли. Представляешь?

Марина? Кто такая Марина?

Девушка! Та самая любовница Олега, в квартиру которой они с Агнешкой вломились и нашли заметки. А потом все про Марину забыли. Значит, она жива.

Жива. Сидит на кровати, ноги поджав, смотрит искоса, как на врага. А платье на ней свадебное, чуть мятое, но белое, с атласным отливом и узором, который блестит серебряной изморозью. Фата сбилась набок, накрыв плечи облаком тумана.

– К стене! – рявкнул Семен, едва сдерживаясь, чтобы не ударить. Что эта сволочь с девчонкой сделала?

– Не бойся, девочка моя, все у нас будет хорошо, – сказал Антошка, послушно становясь лицом к стене. – Ты иди, переоденься, а то неудобно.

И Марина медленно, как зачарованная кукла, сползла с кровати, подобрала подол – ноги босые, синеватые от холода и с черными пятнами грязи – и заковыляла к еще одной двери.