— Рома, — мягким шепотом произнесла Настя. Её голос я бы узнал в любом состоянии.
Послышались шаги, затем непонятный звук, похожий на шелест ткани и еще чего-то, а потом я почувствовал слабое касание нежных пальчиков чуть выше запястья. Собрался с силами и повторил попытку, мне до безумия хотелось увидеть свою принцессу, чтобы понять, не чокнулся ли я… не сбрендил ли?
Вторая попытка оказалась намного удачнее. Глаза больше так не слепило, но сфокусировать зрение не получалось еще какое-то время.
— Ромочка… — это уже мама.
Я наконец-то смог разглядеть и ее, стоящую у окна — так вот что это был за звук, мама задернула шторы, — и Настю, сидящую на стуле у больничной койки. Судя по всему, я был в палате.
Тут же на меня обрушились воспоминания: я звонил Насте на восемьсот семнадцатом, а потом ничего, темнота — и все.
Ливанов!
— Макар, — прохрипел я, когда понял, что же случилось вчера.
А вчера ли это было? Попытался приподняться, но по голове словно чугунные кувалды застучали, выбивая из меня силы окончательно.
— Лежи, лежи. Рома, все хорошо. С Ливановым разбираются, его взяли, почти сразу же, Аяз помог, все же наша собака на что-то да способна.
— Принцесса, она не наша, она как бы государственная.
Настя улыбнулась и еще крепче обхватила мое запястье.
Почему не ладонь?
Я опустил взгляд — моя ладонь была перебинтована. И, только увидев это, я понял, что руку покалывало и жгло. Как я не почувствовал всего этого раньше?
— Рома, ничего страшного. Доктор сказал, что эти волдыри сойдут уже за неделю, — зачастила Настя и уже более тихо добавила: — Ну или за две.
Вторая ладонь тоже была забинтована, но так не болела. Прислушался к себе: с ногами было все в порядке, но все же…
— Только руки?
— Да, да, — заголосила мама и подошла ближе, потом тут же, видимо, спохватившись, она заговорила тише: — Сыночка, у тебя только руки без перчаток были, — мама шмыгнула, — тебе очень повезло, что ты был так тепло одет. Да что там — тебе очень повезло, что Настенька тебя хватилась, если бы не она… — мама запнулась и вытерла глаза, из которых побежали слезы. Настя отвернулась и прикусила губу. — Ромочка, если бы не она, если бы не ее отец, — мама взмахнула руками, — Рома-а-а, я даже… даже… — Она прикрыла ладонями лицо и громко заплакала.
Настя тут же поднялась и обняла мою маму.
— Елизавета Алексеевна, ну все. Все хорошо. Успокойтесь, пожалуйста, все же хорошо, — частила моя жена, а у самой голос то и дело сбивался.
— Если вы не хотите, чтобы я встал и тут же упал, потому что голова болит адски, то прекратите, пожалуйста. Мама! Настя! Я жив-здоров! На этом все!
Мои женщины прислушались, тут же отлипли друг от друга и опять все свое внимание обратили на меня.
— Где папа? — задал я закономерный вопрос, потому что, пожалуй, он был сейчас единственным человеком, способным мне все адекватно объяснить.
— Папа спит, милый, — продолжая шмыгать носом, произнесла мама, — всю ночь за рулем, я его отправила к родителям.
Только в этот момент до меня дошло, что Настя была здесь, действительно здесь. Еще бы разобраться, где было это здесь.
— Мы в Хабаровске?
— Да, Рома, — Настя подтолкнула маму к стулу, а сама встала за ее спиной, — тебя сюда на вертолете привезли ночью. Ты в сознание не приходил, у тебя сотрясение и начальная стадия второй степени обморожения, — к концу фразы голос принцессы задрожал.
— Настя. — Мне было невыносимо от того, насколько тяжело переносила сложившуюся ситуацию моя жена. — Все хорошо.
— Да ничего не хорошо! Это я виновата! — закричала принцесса, взмахнула ладонями. — Я! Понимаешь? Если бы я раньше сказала, возможно, ты бы как-то опасался его, — она всхлипнула и опять заплакала, — сделал бы что-нибудь. А я забыла! Забыла, понимаешь?
Я совершенно ее не понимал.
— О чем ты?
— Тот магазин, который потерял Курков, он был у Ливанова. Я забрала его и подкинула потому, что не хотела с тобой общаться, а потом…
— Стой, — твердо произнес я, — как ты узнала, что магазин был у Ливанова?
— Неважно, — всхлипнула в очередной раз Настя и отвела взгляд.
— Анастасия!
— Он полез ко мне целоваться, когда я от вас с Викой пряталась.
— Что? — Мне захотелось ей настучать по заднице, а Ливанова придушить. — Почему ты не сказала, что он к тебе приставал?
— Боже, Рома, о чем ты думаешь! — вскрикнула Настя, а мама тихонечко рассмеялась. Я недобро на нее посмотрел и перевел взгляд обратно на свою жену.
— Я думаю о том, о чем и положено думать мужу! К тебе приставал какой-то недоделок, а ты мне ничего не сказала!
— Я ему врезала! — выдохнула и более спокойно продолжила Настя. — Я ему врезала и забрала магазин. Потом закрыла глаза на его ложь, поверив в то, что он просто нашел магазин.
— Он его украл? — спросил я более спокойно, меня жутко порадовали Настина слова. Она поставила на место зарвавшегося лейтенанта, который вряд ли останется при своем звании.
— Да, — это уже мама, — ему заплатили за то, чтобы он тебя подставил. — Я посмотрел на Настю, и она, видимо, поняв, о чем я подумал, усиленно замотала головой.
— Нет, нет, не папа. Папе все докладывал Рассохин.
— Ах, Рассохин, — кивнул я и понял, что переоценил свои силы. В висках опять начало стучать отбойными молотками. Прикрыл глаза и тихо попросил маму продолжить.
— Это конкуренты отца, Рома. Они узнали, где ты находишься, добраться, само собой, не смогли, а потом как-то вышли на Ливанова. Он сам не знает, как они узнали, куда он едет, но заплатили ему немалые деньги, чтобы тот выкурил тебя с заставы. У него не получилось, и он перестал выходить с ними на связь. А потом… — мама вздохнула и замолчала.
— Что? — Я открыл глаза: не нравился мне ее тон.
— Отец нашел компромат и слил Сташенко, там без вариантов, совсем. Он уже больше месяца в СИЗО и выкрутиться не сможет.
— И?
— Боже, Рома, что непонятного, — раздраженно произнесла Настя и села на краешек койки, — не мучай маму. Заказал он тебя со злости.
— Ворон, — на автомате произнес я, и обе мои женщины выпучили на меня свои голубые глаза. — Прости, забылся, — улыбнулся, — у меня же это, как его, сотрясение. Так что мне можно иногда тупить. Так вот, Калинина, ты откуда такого лексикона набралась? Бандитских фильмов пересмотрела?
— Так, все! — на этот раз голос повысила мама, соскочив со стула. — С тобой совершенно невозможно по-нормальному разговаривать, а это значит, ты уже идешь на поправку. Я к папе, успокою его и дедушку с бабушкой.
