Глава 32
Я на ощупь вставляю ключ Энни в замок, толкаю дверь и вскрикиваю от испуга, увидев ее стоящей в коридоре. Энни походит на призрак в своей ночной рубашке и со свечой, мерцающей на тарелке в ее руке. Она скользит по мне взглядом, глубоко вздыхая, но ничего не говорит. Осторожно отставляя свечу в сторону, она аккуратно снимает с меня мокрый плащ.
– Я беспокоилась о тебе, – наконец произносит она, встряхнув плащ над ковриком, прежде чем повесить его на деревянные рога. – Я сошла вниз и обнаружила, что тебя нет. Где ты была?
Старуха с трудом опускается на колени и начинает приподнимать мою ногу, чтобы снять ботинок. Постепенно я подчиняюсь, позволяя ей это сделать, и Энни аккуратно ставит мокрую обувь у двери, через силу распрямившись.
– Я наберу тебе горячую ванну, – говорит она и, тяжело опираясь на перила, поднимается на второй этаж, исчезая за углом наверху.
Я все еще стою на коврике у двери, безмолвная и измученная, в перепачканной одежде и промокшая до нитки. Энни возвращается с толстым серым полотенцем.
– Раздевайся, – велит она, и я, опуская взгляд, стягиваю с себя футболку.
Когда на мне остается только нижнее белье, Энни оборачивает мое дрожащее тело мягким полотенцем и ведет меня вверх по лестнице. На площадке я останавливаюсь:
– Он сказал, что моя мама убила Айону.
Энни делает долгий и глубокий вдох, прикусив губу, прежде чем отправить меня в ванную.
Там она отпускает меня, наклоняясь, чтобы проверить воду рукой, и закрывает краны. Я чувствую себя ребенком, когда Энни бережно снимает с меня полотенце и вешает его на крючок, кивая на мои трусы и лифчик. Я молча снимаю белье, забираюсь в ванну и, погружаясь в горячую воду, радуюсь, что густая пена скрывает мою наготу.
– Энни, расскажи мне, что произошло. Я должна знать.
– Поговорим внизу, когда ты согреешься, – отвечает Энни.
– Нет, – мотаю я головой, – сейчас. Это же была не мама, правда?
Энни хмурится и тихо произносит:
– Боюсь, что все-таки она.
– Нет! – Я издаю истошный вопль, закрывая глаза и глубже погружаясь в воду. Когда я снова открываю их, то вижу перед собой ту же душевную боль на лице Энни. – Ты знала! Ты все это время знала, что она сделала. Это ты посоветовала им уехать с острова?
– Нет, твои родители решили это сами.
– И ты столько лет лгала, покрывая ее? Почему?
– Я очень любила твою мать, – просто говорит Энни. – Я вас всех любила. То, что она сделала, может, было и неправильно, но… – Энни делает паузу, подтягивая к себе плетеный табурет, стоящий возле ванны, и неловко присаживается. – Я не верю, что она хотела этого, произошел несчастный случай. Твоя мама очень испугалась.
– Разумеется, – бормочу я, еле сдерживая слезы. – После того, что она сделала.
Энни пристально смотрит на меня, однако ее лицо ничего не выражает, и я не могу понять, что у нее на уме.
– Ты знаешь о Бонни?
– Да, – отвечает она.
– Кто еще знает? – Я начинаю плакать.
– Никто. В целом свете – никто.
– Кроме Боба и Руфи.
– Да, кроме них.
– Господи, я не верю в то, что они все сделали! Это ты помогла маме и папе переехать на остров? Папа сказал, что они знали тебя и раньше.
– Да, я им помогла, – спокойно отвечает Энни.
– Зачем? – недоверчиво переспрашиваю я. – Зачем тебе это понадобилось?
– Много лет я была знакома с твоей бабушкой. Она была мне хорошей, верной подругой. Однажды она сделала для меня то, чего я никогда не забуду. Она спасла мне жизнь. Уберегла от человека, который мог серьезно навредить мне. Поэтому, когда она попросила меня об ответной услуге, я не колебалась ни секунды.
– Так это бабушка все придумала? – спрашиваю я сквозь слезы.
