Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Выходки Клавдия надо было терпеть. Он стал часто врать. И, конечно, не поверил в то, что я рассказала про его детство. Я говорила только то, что мне велела Армстронг, но ему этого было мало. Он все время расспрашивал и хотел узнать больше. Начал сам придумывать свое детство, и мне рассказывал то, что выдумал, а сам украдкой смотрел мне в глаза. Где я отреагирую. Он придумал, что его родители живы, но они шпионы или политические заключенные. И что однажды он с ними встретится. Потом он начал говорить, что получает от них записки и видел своего отца. Я тут же сообщила это доктору Армстронг, но она все отрицала. И давала мне инструкции, что рассказывать и как его отвлечь.
Потом он стал за мной шпионить. Подкладывал диктофон, думая, что я не видела. Я-то все видела, но не выдавала себя. Говорила шепотом, как будто по телефону, а сама читала рецепты из книги. Ему это быстро надоело. Но появилась новая затея. Он начал бредить тем, что станет последним человеком на Земле. Я не стала ему говорить, что он не человек. Да я бы сказала, но Армстронг не разрешала. И тогда он начал писать и мне читать вслух. Я даже заскучала по лаборатории. Мне не нравилось, что он все время думал о мрачных вещах.
Потом он совсем оторвался от реальности и начал жить в своих фантазиях. Он сказал, что его погрузили в спячку и сейчас над ним ставят эксперимент. Он пытался порезать себя, чтобы увидеть, что крови нет, но очень неловко, только меня вывел из себя. Пришлось даже вколоть седативное и потом три дня держать его в комнате. Я доложила Армстронг, что подопечный стал буйным от лени. И попросила его куда-то пристроить к делу. Она передала мне рекомендательное письмо, подписанное как будто покойным отцом Клавдия. Но без имени, а только с размашистой и непонятной подписью.
Я передала письмо, думала, что он порадуется и сразу захочет его отнести. Но ему вдруг стало еще хуже. Появились галлюцинации, начал кричать во сне. Но потом как-то само все прошло. Он сходил, отнес письмо, и его взяли на работу. Я думала, что избавилась от него. Так и было какое-то время. Он стал уходить на целый день и возвращался уставший. Перестал постоянно писать и фантазировать и мне все рассказывать. Но тут начали повторяться его «состояния», и мне пришлось пойти к нему на работу.
«Состояния» были у всех, кого я наблюдала до этого. Армстронг говорила, что это из-за действия мутагена на мозг. Иногда это было весело. Помню, что сидела на кухне, пила чай. Приходит Клавдий и смотрит на меня, будто первый раз видит. Стоит и молчит. А я знаю, что он потом ничего не вспомнит, и говорю ему с улыбкой:
– Дорогой, что ты так долго? Иди чай пить.
И он, ничего не понимая, шел. Длилось это дня два, потом само собой проходило. Даже жалко, что так быстро. Одно из таких «состояний» случилось у него прямо на работе. Но там ничего толком не поняли. Решили, что у него инсульт, и вызвали «Скорую». Потом я встретилась с его боссом и сказала ему, что у Клавдия в детстве была травма головы. И дала свой телефон. Должна признать, что с выходом на работу «состояния» Клавдия резко сократились. Их не бывало годами. Сократилась и длительность от одного-двух дней до нескольких часов. Но я знала, что это до поры до времени. Небольшого толчка было достаточно, чтобы «состояния» вернулись с новой силой.
Из дневников Екатерины Армстронг. Дата не определена.
Бог так решил, что миссия женщины – давать жизнь. Кто я, чтобы противиться его воле? Может, вы скажете мне, почему так тяжело быть ученым? Я еще никогда не чувствовала такого одиночества и такого немого противостояния со Вселенной. Я бы хотела объяснить это чувство. Не знаю, переживает ли его кто-то еще или только ученые.
Говорят, что научное открытие – это огромное счастье. Счастье постижения нового, чего-то такого, что никто еще не знает, кроме тебя. Говорят, что ученого переполняют вдохновение и радость, близкая к экстазу. Когда я сама столкнулась с этим, то испытала совсем другое. Сначала это было противостояние. Я смотрела на звезды и думала о том, что изменение концентрации мутагена способно совершить чудо и вылечить множество людей, может исцелить моего Андрея, который уже стал личностью, но был на грани истощения. Но вот только я не знала, какой должна быть эта концентрация. А звезды знают, но молчат. Космос не готов так просто сдаться и открыть свои секреты. Если быть честной, то я только надеялась, но не была уверена в том, что это вообще сработает. Такое чрезмерно для человека. И чтобы устоять в этом противостоянии с самой природой, мне пришлось на время забыть о том, что я человек.
Мне пришлось быть ученым до самого конца. До самой бесчеловечной степени. Исследовать – значит, взять холодный скальпель и ставить эксперименты. Значит, абстрагироваться от всего и смотреть только на цифры, показатели, коэффициенты. Я убивала человека и вносила данные в таблицу. Жизнь превращалась в несколько цифр в таблице и точек на кривой. Этого было мало. Надо было идти дальше и дальше. Кривая должна была быть построена целиком, чтобы мы наконец узнали нужную концентрацию – единственно верный результат, способный дать нам то, чего мы добивались.
Ни один мужчина не смог бы сделать это, не став бездушным мясником. В моем противостоянии с природой, от которого физики, астрономы, математики – все получают несказанную радость, у меня не было ни капли радости. Это была схватка со сжатыми зубами, отключенным сердцем и по локоть в крови. Как бешеная самка, я пыталась защитить сына. Хотя теперь понимаю, что все равно изменилась. Начала по-другому относиться к жизни вообще. Жизнь – это удивительное таинство природы – стала на время набором данных. А отсутствие жизни – другим набором данных. Я стараюсь убедить себя в том, что Андрей не позволял мне полностью встать на эти позиции, ведь его жизнь была чем-то большим. Проблема в том, что, для того чтобы быть чем-то большим, она сначала должна стать правильным набором данных. Вот это и сводило с ума. Мир перестал казаться той реальностью, какой он был всегда, какой был обычно.
После противостояния, которое я выиграла… Потому что я играла не по правилам, нарушая все устои ради результата… После этого началось другое. Это было постижение. Я верила в успех, но, когда все получилось, когда после многочисленных опытов ген бабочки смог дать именно то, что требовалось, и мы наконец нашли нужную концентрацию, я все же удивилась. Наверное, это было не просто удивление, скорее шок. Как же так, скажете вы. Верить в успех и испытать шок? Дело в том, что только тут я поняла, что это и правда возможно. Что это реальность. Оказывается, моя вера до этого была самообманом. От тех исследователей, которым не повезло, я отличалась только тем, что мне повезло. И все получилось.
Я не была талантливее других. Теперь я понимаю, что во многих пунктах своей траектории исследование могло пойти совсем не так. Оглядываясь назад, я вижу десятки чудесных совпадений и несколько огромных удач, которые никак не зависели от меня. Именно поэтому началось постижение того, что было открыто.
Когда первый мутант пережил погружение, я впервые посетила кладбище наших пациентов. Я стояла на коленях и благодарила их за эту ужасную жертву и огромный вклад в науку. Я благодарила за шанс для Андрея. После этого я наконец-то села за чтение того, что теперь мне было так нужно, чтобы сохранить последние капли человечности. Я читала про специальные подразделения японской Квантунской армии – отряды 100, 516 и 731-й. Под видом отделения по предотвращению заболеваний боевых лошадей и под другими предлогами эти отряды на территории Китая, Монголии и Советского Союза испытывали химическое и биологическое оружие на живых людях. Также они ставили опыты – сколько человек проживет, если его варить в кипятке, лишать питья или пищи, обмораживать или проводить вивисекцию.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
