Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
И в конце концов, обычно побеждала.
Итак, после того как властям не удалось уничтожить брак, когда они прекратили попытки его контролировать, оставалось лишь сдаться и смириться с существованием брачной традиции. (Фердинанд Маунт называет это подписанием «одностороннего мирного договора».) И тут начинается самое интересное. Власть имущие теперь ставят все с ног на голову и пытаются переиначить само понятие брака, вплоть до того, что делают вид, будто сами его и изобрели] Именно этим занимаются консервативные христианские лидеры в западном мире на протяжении последних нескольких столетий. Они ведут себя так, будто это они создали брачную традицию и семейные ценности, – в то время как в основе всей их религии лежит полное неприятие брака и семейных ценностей.
Абсолютно то же самое произошло в советскую эпоху и в коммунистическом Китае. Сперва коммунисты попытались уничтожить брак; потом сфабриковали новую мифологию, утверждая, что «семья» всегда была ячейкой правильного коммунистического общества, – разве вы не знали? А тем временем, пока разыгрываются все эти исторические перипетии, пока диктаторы, деспоты, священники и преступники мечутся и брызгают слюной, люди всё так же продолжают заключать браки – или вступать в отношения, назовите как угодно. И пусть эти союзы неудачны, дисфункциональны, разрушительны – а порой и секретны, незаконны или проходят под другими названиями, – мужчины и женщин упорно продолжают создавать пары на собственных условиях. Чтобы получить желаемое, они учатся подстраиваться к изменяющимся законам и обходить сдерживающие ограничения, существующие на сей день в том или ином месте проживания. Или просто их игнорируют! Еще один англиканский священник из американской колонии Мэриленд в 1750 году жаловался, что, признавай он «законно женатыми» лишь те пары, что повенчались в церкви, ему пришлось бы «объявить бастардами девять из десяти жителей нашего округа».
Людям не свойственно дожидаться разрешения – они просто делают, что должны. Даже африканские рабы в ранний период американской истории изобрели свою разновидность брака, которая бросала откровенный вызов существующим порядкам: «свадьбу с метлой». В ходе этой церемонии жениху и невесте достаточно было перепрыгнуть через метлу, наискосок поставленную в дверном проеме, и они уже считались женатыми. И никто не мог запретить рабам проводить этот тайный ритуал, когда их никто не видел.
Так вот, если рассматривать западный брак в таком свете, сама его сущность меняется – а лично для меня эти изменения хоть и едва заметны, но поистине революционны. Вся историческая перспектива словно смещается на одно тонкое деление и вдруг обретает совершенно иные очертания. Законный брак вдруг начинает восприниматься не как институт (строгая, неподвижная, закоснелая, бесчеловечная система, навязанная беспомощным людям органами, обладающими властью), а как довольно отчаянная уступка (лихорадочная попытка беспомощной системы контролировать неуправляемое поведение двух обладающих огромной властью людей). И выходит, что вовсе не мы, люди, должны идти на невыгодные уступки, чтобы подстроиться под институт брака, а институт брака должен меняться, порой в ущерб себе, чтобы подстроиться под нас. Потому что «они» (власть имущие) так ни разу и не смогли помешать «нам» (двум людям) соединиться и создать собственный тайный мир. И у «них» не осталось выбора, кроме как разрешить «нам» вступать в законные браки, какую бы форму они ни принимали, – несмотря на все ограничивающие приказы. Правительства всего лишь плетутся в хвосте, едва поспевая за людьми, отчаянно и запоздало (а порой безуспешно и даже комично) насаждая правила и традиции вокруг поступков, которые мы и так всегда совершали, нравится им это или нет.
Вот и выходит, что я все это время читала книгу задом наперед. Ведь предположение, что брак изобрело общество, а потом каким-то образом заставило людей вступать в союзы, попросту абсурдно. Это все равно что заявить: сначала общество придумало дантистов, а потом заставило людей отрастить зубы. Это мы изобрели брак. Мы, влюбленные пары. И мы же изобрели развод. И супружескую неверность, и романтические страдания. Да что уж там – мы изобрели все это сопливое безобразие: любовь, близость, утрату влечения, эйфорию и неудачи в любви. Но самое главное наше изобретение – то, что больше всего выводит из себя авторитеты, и то, что мы продолжаем упрямо отстаивать, – это стремление охранять свою частную жизнь. Поэтому выходит, что Фелипе в некоторой степени был прав. Брак – это действительно игра. «Они» (отчаявшиеся правители) устанавливают правила. Мы (простые бунтари) их послушно соблюдаем. А потом идем домой и все равно делаем все, что захотим.
Вам не кажется, что я пытаюсь себя уговорить?
Но так оно и есть – я действительно пытаюсь себя уговорить.
Вся эта книга, до последней страницы, была моей попыткой прочесать сложную историю брака в западном обществе и найти в ней для себя хоть одно маленькое утешение. Но не всегда это просто сделать. В день своей свадьбы (это было тридцать лет назад) моя подруга Джин спросила свою мать: «Всем невестам так страшно выходить замуж?» А ее мать ответила, спокойно застегивая белое платье дочери: «Нет, милая, не всем. Только тем, кто думает».
Что ж, я думала очень много. Мне нелегко было смириться с идеей замужества, но, наверное, и не должно быть легко? Наверное, даже хорошо, что мне понадобилось уговаривать себя выйти замуж, – причем активно уговаривать. Особенно если учесть, что я женщина, а женщинам в браке всегда приходилось несладко.
В некоторых культурах эта необходимость уговорить женщину вступить в брак понимают лучше остальных. Кое-где необходимость горячего убеждения даже превратилась в ритуал – или своего рода искусство. В Риме, в рабочем квартале Трастевере, до сих пор сильна традиция, согласно которой, если юноша хочет жениться на девушке, он должен при всех исполнить серенаду у дома любимой. Он должен молить ее согласиться выйти за него, распевая прямо на улице, на виду у всех. Разумеется, эта традиция сохранилась во многих средиземноморских странах, но в Трастевере ее воспринимают со всей серьезностью.
Сцена всегда начинается одинаково. Молодой человек подходит к дому избранницы с группой друзей с гитарами. Встав под окном девушки, парни на местном грубом диалекте начинают орать песню с довольно неромантичным названием: «Roma, nunfa'lastupida stasera!» («Рим, не будь сегодня идиотом!»). Ведь дело в том, что юноша обращается не напрямую к девушке – он не осмелился бы это сделать. То, чего он добивается (ее руки, жизни, тела, души, преданности), имеет слишком великую цену, чтобы просить об этом в лоб. Нет, вместо этого он обращается ко всему Риму – и искренне, упрямо, грубо, в высшей степени эмоционального отчаяния выкрикивает обращение ко всему городу. Всем сердцем он умоляет город помочь ему уговорить свою избранницу выйти за него замуж.
«Рим, не будь идиотом! – поет юноша под окном девушки. – Помоги мне! Разгони тучи и приоткрой лунный лик для нас двоих! Пусть самые яркие звезды вспыхнут на небе! Дуй, проклятый западный ветер! Наполни воздух ароматом! Пусть улицы пахнут весной!»
Когда первые аккорды знакомой песни разносятся по кварталу, все его жители припадают к окнам, и начинается потрясающее вечернее представление с участием зрителей. Все мужчины, услышав песню, высовываются из окон и трясут кулаками в небо, проклиная Рим за то, что тот не слишком спешит помочь парнишке с его просьбой. Они хором ревут: «Рим, не будь идиотом! Помоги ему!»
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
