— Он бы не пошёл сам, — бросилась Мирина, не желая слушать Угдэя. Всё, что говорит, всё — ложь. Брат не такой. Или… — Это всё Вортислав! Это он! Он подначил, я знаю, он хочет избавиться от наследников, — вырывались из груди слова отчаяния, остановить которые Мирина не могла.
Угдэй посмотрел на неё протяжно, дыша тяжело, тень задумчивости легла на его лицо, блестевшее от жара. Батыр только хмыкнул и, больше не сказав ни слова, отвернулся, отступая, присоединяясь к воинам, уже поднявшим Вихсара на смастерённых волокушах. Мирина через пелену тумана и горечи смотрела в широкие, как у медведей, спины мужчин, что удалялись от неё, тонули в дымной занавесе, больше не оглядываясь.
Её всю трясло, а потом вдруг защипало глаза, хлынули слёзы, и сама не знала, от чего, никогда не брало её такое бессилие, что хотелось кричать в голос. Сжав плотно губы, она посмотрела в сторону леса, где таилась холодная тьма ночи. Бежать. Но тело не слушалось. Мирина, посидев так ещё какое-то время, слушая окрики валганов, чувствуя, как со стороны чащобы уже льётся на спину прохлада, зябко поёжилась, находя силы, поднялась кое-как. На подгибающихся ногах, опустошённая и разбитая пошла к шатру своему. Мимо раненых, которые были заняты тем, что стаскивали и клали пластами в ряд у костров убитых — их ныне вознесут на краду. До полуголой, грязной, в крови и пыли, в одной рубахе, девки не было никакого им дела. Ускорила шаг, спеша оказаться в тканевых стенах юрты, укрыться от холода, взглядов, но только от самой себя не убежишь. И что творилась в душе сейчас, Мирина не бралась гадать — мутно становилось. Что прячет от других, скрывает от себя за гудящей болью, разливающейся в голове — не разобрать, и сердце было заперто ею самой хуже, чем клетка Вихсара. Ту она хотя бы пыталась поломать, а свою — не в силах. Боялась правды, поражения, боли — всего вместе.
Мирина смотрела себе под ноги, но каждый следующий шаг становился всё тяжелее, и она уже не спешила, а плелась, будто не воздух окутывал её, а кисель. Подняла голову, уперев взгляд в пустеющий шатёр, остановилась совсем, занемев. Слова Угдэя через туман грохотали в голове, как набат.
«Хан слишком милосерден к тебе!»
Мирина нахмурилась. Разве способен Вихсар на милосердие? Он увёз её второй раз из дома, не позволив толком побыть с родичами, не спросив её, хочет ли она того, согласна ли, не оставил никакого права выбора, хотя поступил так, зная, что получит отказ. Он просто, приехал и взял то, что желал. Мирина вдохнула глубоко, разжимая тиски сомнения, которые незаметно для неё сжимались всё плотнее. Сомнение вгрызлось в душу, обгладывая её, что голодный волк — кость, нещадно дробя зубами. Световида поступила подло с ней, выставив её за стены, ни с кем о её замужестве не поговорив — это так. Всё изменилось для неё уже давно, с тех самых пор, как она застала в одной постели мачеху с Вортиславом. Видно, тогда и пришло время делить власть. А Мирина, наивная, глупая девка, поддалась на её хитрые уловки и попала в сети, которые княгиня давно сплела. И как ни больно, а выходит, правильные были слова батыра — не нужна она им, и никто не ждал в Ровицах её возвращения. Она сглотнула. Такую горечь никогда не испытывала. И жизнь её зависела от жизни хана сейчас, но Мирина не боялась ничего: ни смерти, ни угроз Угдэя. Могла бы, пока он там лежит, бежать прочь, никто бы в лесу её не нашёл, но куда ей теперь возвращаться? Да и хочет ли после всего того, что сделала княгиня? И Вихсар… уберёг ведь её от стрел.
Перед взором хан появился, раны его опасные. Представила всего на миг, что он и вправду не встанет поутру, не вздохнёт, не опалит взглядом, от которого дыхание пропадает, и этот взгляд не будет выискивать её лишь одну, и будто холодной водой окатило, отрезвляя, в грудь ударилось осознание того, что это и в самом деле может случиться. Потрясённая Мирина стояла посередине лагеря не в силах сдвинуться с места, туго втягивая в себя воздух. Ноги и руки онемели, делаясь бесчувственными. Она же виновата в том, что его ранили, в том, что любой вздох его может стать последним. Нет, не милосердная она и не благодарная — батыр выплеснул ей в лицо всю правду, а она едва ли ему в след не плюнула. Вихсар там истекает кровью, а она плетётся в шатёр, чтобы укрыться и не видеть всей этой горькой правды, всех этих смертей, запереться в себе и стать глухой к своим чувствам, к чувствам чужим и словам. Мирина сажала до боли кулаки, судорожно глотнула воздух, стиснув пальцы сильнее, порезав ладони ногтями, обернулась. Воины уже скрылись из вида. Больше не медля, Мирина пустилась быстрым шагом, едва ли не бегом, обратно. И в голове всё перемешалось, а в груди такой сокрушающий вихрь поднялся, что боль застучала в затылок. Теперь пустота сменилась страхом, что он умрёт, и затаился этот страх где-то в сердце, отравляя.
Мирина оказалась перед шатром, куда внесли Вихсара, перешла на шаг, пытаясь заглянуть за широкую спину батыра, который заходил внутрь следом за Агрешем.
— Угдэй! — позвала Мирина на ходу.
Батыр повернулся на оклик, лицо его потемнело, когда выхватил взглядом приближающуюся княжну. Он угрожающе вышел навстречу, видно намереваясь оттолкнуть её, как назойливую мошку. Мирина от него в шаге остановилась, унимая разрывающее грудь дыхание, глотая запах гари и запёкшейся на руках и лице крови.
— Что тебе? — раздражённо спросил он, выказывая всем своим видом, что не намерен с ней долго разговаривать.
— У него раны, я могу помочь излечить.
Валган посмотрел на неё чёрными непроницаемыми глазами, твёрдо сжал губы, выражая отказ — Мирина это поняла прежде, чем он заговорил.
— Тебя сюда никто не звал.
— У него раны сильные, — не отступилась Мирина, хоть и пошатнулась от твёрдой воли валгана. — А я знаю, как жизнь сохранить… Меня учили.
Полог откинулся, и вышел Агреш, смерив княжну мрачным взглядом.
— Подготавливай всё к погребению, на рассвете обряд проведём, — велел ему Угдэй. — И как только дозорные вернутся, сразу ко мне.
Мирина покачнулась, услышав короткие распоряжения. Вернутся с вестью, нашли ли Нечая, добили или нет.
— А что делать с телами врагов? — спросил тот.
Угдэй с высоты глянул на Мирину, решая что-то. Она стояла, не шевелясь.
— Ничего, подальше от лагеря унесите да в лог какой-нибудь сбросьте, ветками прикройте.
Мирина всё же не выдержала, отвела взгляд.
— Пусть лес об их душах и позаботится, — заключил он.
Княжна и на это смолчала, собрав всё самообладание. Ясно, что батыр проверяет её, дал указание на её родном языке, чтобы поняла, услышала, нарочно пытаясь ударить больнее, и у него это получалось — глаза затуманились всё же. Есть то, что не по силе ей брать на свои плечи.
— Ты и твои родичи его жизнь под удар поставили, и ты хочешь, чтобы я тебя пустил? — глаза батыра сощурились, а фигура мощная, крепкая качнулась угрожающе в её сторону.
«Не пустит», — поняла Мирина, и от этого, хоть и ожидала, обида обожгла, лишая её последних сил.
Она отступила, смиряясь, хоть и чувствовала, как внутри всё разливается ядом и вскипает злость, да только поделать ничего не могла. Это была бессильная злость, на грани отчаяния, которое притупилось, полосуя будто ржавым лезвием ножа — только больше муки.
