§ 2. Контроль как взлом
В хрущевские времена был анекдот о голодном китайце, который с утра сажает рис, а вечером выкапывает и съедает: очень кушать хочется! Сегодня такова схема политического невроза Москвы. Кремль понимает контроль только как вмешательство. Для человека Команды немыслимо предоставить вещи их собственному ходу, не помогая и не мешая расти. Если он не вмешается, его гложет тревога – что-то упущено.
Не будучи нейтральной бюрократией, власть выглядит как вертикаль одностороннего контроля свыше. Доминирует идея контроля Центра за всеми в стране – только он полноправен. Контроль становится источником других актов власти, с опасными для контролируемых последствиями.
• Контроль выступает как личная поднадзорность государственных лиц, вынесенная за рамки государства как общего дела граждан
«Вертикаль власти», контролирующая себя и свою непогрешимость, оборачивается властью, доверяющей неясным индикаторам. Хороший пример здесь – разнообразные «рейтинги успешности» губернаторов и т. п. Каждый такой рейтинг – внутренне противоречивый конструкт матрицы претензий и подозрений Центра. Далее те и другие взаимно микшируются, их перевзвешивают в пространстве интриг внутри администрации президента. То, что получается в итоге, дизайнерское производное аппаратного обмена веществ.
С появлением представителей президента в 2000 году возобладала функция контроля местных властей на их территории. Назначенец становится комиссаром, а не управленцем. Метастазы контроля проникают и распространяются внутри предприятий и на территориях. Контроль в РФ не знает и не умеет поставить себе границ, кадровых в том числе.
Псевдоконтроль в Системе как имитационная «прерогатива Путина»
Контроль в Системе как независимую опцию вытравляли с середины 2000-х годов, переотсылая к президенту как прерогативу его сакральности.
Множились разные виды президентского псевдоконтроля. Прямые линии Путина – так называемые разговоры с народом – превратили в фестивали контроля жалоб для бедолаг, взывающих к Путину из глубины России. Прямые линии инсценировали всеведение Путина обо всем в стране. Президентские приемные и приемные «Единой России», фикции Общественной палаты… Все это увенчалось фикцией Общероссийского народного фронта (ОНФ). «Контроль Путина» стал всевидящим оком, разящим внезапно, беспричинно, почти случайно.
Путин отныне не мог предоставить контроль ни Генеральной прокуратуре (а Устинов хотел), ни Следственному комитету, ни даже ФСБ. Отвратительные телеспектакли ареста – захвата безоружных людей в пижаме и тапочках спецгруппами в масках – инсценировки гиперконтроля. Ради этого Путин пожертвовал дистанцированностью от сыскной работы, как в деле Улюкаева. Контролером России должен был стать он сам персонально, а силовые ведомства лишь аватары его всеведения. «Дело на контроле у президента» превратилось в мем высшей компетенции и сигнал: ждите. Ждать теперь значило то же, что верить: пролонгировать доверие, отсрочивая спрос с президента. Аватары Путина, не получая никаких указаний сверху, вступали в борьбу за подряды.
С назначением губернаторов перевертывается и концепция региональной власти – та перестает быть местной, но от этого, как думают, укрепляется. Губернатор превращается в порученца в кругу федеральных служащих, отчасти выполняющих его указания, отчасти контролирующих его самого. Теперь он – «законтролированный контролер» бесконтрольной власти на собственной территории.
• Контроль отделяется от исполнения власти и взаимодействия ее ветвей, превращаясь в обособленную эманацию высшей власти президента
Еще ниже размещены декорации-заместители общества и организованного народа – отделения партий, ОНФ и иных бюджетируемых Центром организаций. Они действуют несогласованно, но не спонтанно. Это организационные подрядчики Центра разной численности и бюджетного объема. Использование казаков для запугивания демонстрантов имитирует не только «народную активность». От имени народа они обращаются к государству с «требованиями» о расширении списка запретов и наказаний.
