Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
– Истинная вера в деньгах не нуждается, – сказал епископ мягко. – Деньги – помет.
Мамонтюк дерзко посмотрел на владыку и забасил плаксиво:
– Святые слова, владыко! Так пусть же будет воля твоя отдать мне того помету, сколько мне причитается по работе. Ибо для пения на клиросе пожертвовал я сольной партией Анри в «Графе Люксембурге».
– Кичения в тебе много, Анри Кузьмич, – сказал епископ, усмехнувшись, повернулся и пошел в глубь собора.
Все двинулись за ним.
Мамонтюк потоптался разношенными валенками на древнем узорчатом полу, потом побрел к выходу. Вдруг повернулся и заорал, заполняя медным басом высокие своды собора:
– Сам-то хорош! В шелковой рясе! Весь «Магнолией» провонял! Стиляга! Сын Каина!
И бросился прочь из храма.
Епископ меж тем, вздев на крупный нос очки, внимательно рассматривал иконы на стенах.
– Вот произведение древнего иконника, – почтительно указывал ему отец Федор.
Преосвященный снисходительно улыбнулся.
– Что это икона в древнем русском стиле, не спорю, – сказал он. – Но что написана она не ранее девятнадцатого века, тоже несомненно. Приемы ремесленные. А ведь старинные изографы даже палитрой не пользовались.
– А чем же? – заинтересовался Исай Неделин,
– А вот чем.
Епископ протянул руку и пошевелил пальцами.
– Да, да. Ногтями! Они клали краски на ногти и так определяли тона.
Повар, балалаечник и бухгалтер переглянулись и покачали головами, удивляясь то ли искусству древних богомазов, то ли блеску и отточенности епископских ногтей.
– А вот этот образ постарше, – сказал епископ, нагибаясь. – Архангел Гавриил с огнепалящим мечом. Будь он подлинный, ему б цены не было.
– Уж я его приметил, – сказал брат Павел. – Иностранцы в Москве гоняются за такими иконами. За настоящими, конечно. Большие деньги дают.
– А что прискорбнее всего, – сказал епископ сокрушенно, – некоторые недостойные пастыри соблазняются.
– А вас иностранцы посещают? – осведомился монашек.
– Заглядывают, – сказал Неделин.
– А вы им иконы не продавали?
– Боже упаси! – замахал руками бухгалтер. Епископ посмотрел на него:
– Правду говорите?
Неделин даже покраснел всем своим смуглым лицом:
– Я, ваше преосвященство, отродясь не лгал.
– Верю, – сказал владыка. – Однако ложь во спасение не грех.
Он пошел вдоль стен, заставленных киотами.
– Печатные иконы я вообще за иконы не признаю, – говорил он, пробегая глазами по стенам.
– Тут и писаные, – робко возразил Неделин.
– Суздальская, да палехская, да мастерская богохалтура, – сказал епископ сердито.
Он шел вдоль стен, окидывая быстрым пренебрежительным взглядом многочисленных богородиц, Георгиев победоносцев, воскрешенных лазарей, иоаннов крестителей, тайные вечери, снятия со креста, сретения, христов во гробе, архангелов Михаилов, благовещения, вознесения, положения во гроб.
И вдруг остановился.
Взгляд его был устремлен на небольшую икону – явление трех ангелов патриарху Аврааму.
– Снимите-ка оклад, – сказал епископ повелительно.
Когда с иконы сняли грубый штампованный оклад, она засияла нежными красками. Даже воздух вокруг как будто заполнился голубыми и золотыми отблесками.
В отличие от знаменитой рублевской «Троицы» здесь были изображены не только божественные гости патриарха, но и он сам, и жена его Сарра. Оба они, вопреки традиционной иконографии, были представлены молодыми. В них-то, а не в ангелов, древний художник вложил всю мощь своего гения. В облике этой молодой пары было столько земного, что они своим величием обыденности затмевали бесхарактерную красивость этого расчлененного натрое и рассевшегося вокруг стола бога.
Алая одежда Авраама и синяя Сарры сливались в радостное зрелище. Я смотрел на икону и видел не библейских прародителей, а современных молодых влюбленных. И всюду просвечивало золото, как в яркий солнечный день.
Было ясно, что безвестный художник не столько думал о том, чтобы изобразить сошествие к Аврааму бога, единого в трех ипостасях, сколько просто хотел заразить людей наполнявшей его радостью существования. Не явлением троицы были заняты Авраам и Сарра, не на эту божественную абстракцию были устремлены их взоры, а друг на друга.
И подобно тому, как монголы изображают Будду монголом, а эфиопы Христа эфиопом, так этот древний богомаз придал ветхозаветным иудеям типично русские черты. Лица юных патриархов были не привычно иконописными, удлиненными, торжественно страдальческими, а из тех, что я встречал здесь чуть ли не на каждом шагу, круглощекими, светловолосыми, с робостью и удалью в голубых глазах.
Епископ повернул икону и внимательно всматривался в ее изнанку.
– Иконная доска не ольховая? – спросил брат Павел.
– Доска-то кипарисовая, – отвечал преосвященный. – Я полагал, что тут запись о молении. Нет, не сохранилась. Да оно и так видно, – не позже пятнадцатого века.
– Верно, новгородская? Смотрите, в фоне прозелень.
– Что ты! – возмутился епископ. – Новгородский стиль – мужицкий. Новгородские колориты вопят. А эта…
Он отнес руку с иконой и нежно сказал, любуясь ею издали:
– Дымом писано. Прелесть!
– Так, может, – монашек понизил голос, – может, Рублев?
Епископ молчал. Потом сказал задумчиво:
– Рублев не Рублев, а сопостник его Даниил Черный – весьма допустимо. Или – Иван Сподоба. А впрочем… Отнеси-ка, брат Павел, образ в машину.
Монашек бережно взял икону и вышел из храма. А епископ снова пошел вдоль стен, слегка покачивая бедрами.
Первым оправился от удивления балалаечник:
– Чисто сработано! А, батюшка?
– Негоже иерею слушать подобные речи, – сказал отец Федор и, подобрав слишком длинную рясу, поспешил к выходу.
Косички смешно прыгали на его затылке. В дверях он столкнулся с возвращавшимся монашком.
– Язычок у тебя, Захарыч, – сказал повар, вздохнув.
Лицо его, всегда лоснящееся радостью, погрустнело.
– Вот только, – сказал он нерешительно, – в инвентаре она у нас, должно быть, значится, а, Исай?
– Спишем на епархию, – отозвался Неделин упавшим голосом.
Епископ, дойдя до конца стены, отогнул рукав и посмотрел на часы. Лицо его озабоченно нахмурилось, и он поискал глазами брата Павла.
Тот, сразу поняв, засеменил к трем друзьям.
– Владыка располагает уезжать, – объявил он.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
