Книга Напиши себе некролог - Валерий Введенский

Завьялов оказался более опытным конспиратором, и в первый день слежки Фрелих его «потерял». Поэтому с воскресенья следили уже за ним вдвоем вместе с Яблочковым. И к исходу следующей недели выяснили, что, кроме Каретного, Завьялов снабжает литературой еще троих распространителей. И что в комнате на Обуховском проспекте, которую снимает, он ее не хранит – в его отсутствие туда проник с помощью отмычек Яблочков и тщательно обыскал. Предположили, что Завьялов прячет книги у своей зазнобы белошвейки Скляренко, в мастерскую которой на Гороховой улице он по несколько раз в день заглядывал. Туда с обыском и нагрянули. И быстро нашли примитивный тайник за громоздким буфетом.

– Это не мои, Мишины, – заявила перепуганная швея.

Но Завьялов, пришедший через полчаса после начала обыска, сделал круглые глаза:

– Впервые их вижу.

Посмотрев на него с презрением, Яблочков сообщил ошарашенной Скляренко:

– Вы арестованы за хранение запрещенной литературы.

– Я? Миша, как же так? Ты просил их спрятать, а меня теперь в тюрьму?

– Уведите, – приказал Яблочков Фрелиху.

Тот грубо дернул несчастную швею за руку, и она повалилась вместе со стулом. Фрелих пнул ее ногой:

– Вставай.

Завьялов сжал кулаки, закрыл в гневе глаза, но защищать подругу не рискнул. Когда ее увели, Яблочков стал ходить вокруг него кругами:

– Вам разве ее не жалко? Сами-то будете сидеть в камере для дворян со всеми удобствами, обеды из кухмистерской лопать. А бедняжка будет кормить вшей в общей камере вместе с воровками и проститутками. А ночью, когда начальство уйдет, ей предстоит общение с надзирателями. Очень тесное. И не с одним, а сразу со всеми.

– Замолчите, – не выдержал Завьялов. Его трясло. Не будь в мастерской троих сыскных агентов, он бы накинулся на чиновника для поручений с кулаками.

– А ведь жертвуете вы собственной подругой напрасно, – продолжил Яблочков. – Мы и так знаем, кого вы снабжаете литературой: помощника присяжного поверенного Пискунова, учителя гимназии Проталинского, студента Каретного. Все они уже задержаны и скоро дадут на вас показания. Вкупе с заявлением Скляренко, что книжечки принадлежат вам, этого будет достаточно для предъявления обвинения. Может, пожалеете девицу? Она ведь вас любит.

– Если признаюсь, Надю отпустите?

– Признания маловато будет.

– А что вы хотите? Стукачом не стану.

– И не надо. Я ведь из сыскной, не из Охранки. Окажите нам услугу, и мы про вас забудем. Даже книжечки ваши не заберем.

Встреча Завьялова с Каретным состоялась через пару часов в том же ретираднике Петергофского вокзала, в котором неделю назад их подслушал Фрелих. Теперь вместе с ним в кабинке заперся Яблочков.

– Я тогда сдуру решил, что Каретный никакой не революционер, а обыкновенная «тетка»[80], – признался Фрелих. – Кто еще, кроме них, встречается в сортирах?

– Тише, – прижал палец к губам Арсений Иванович, – кажется, кто-то идет.

В соседнюю кабинку, в которой прятался Завьялов, постучали условным стуком – три коротких удара, потом пауза, потом еще три раза. Михаил отпер щеколду, Каретный вошел, после коротких приветствий Леонид доложился:

– Евгений Тарусов все больше проникается нашими идеями.

– А его сестрица?

– Таня больше интересуется мной, нежели революцией. Но у нее добрая сострадательная душа. А вот Выговский…

– Это что за гусь?

– Помощник моего будущего тестя. Чуть меня не побил, когда я посоветовал ему «Катехизис» Бакунина. Удивительно! Десять лет назад был исключен из университета за участие в студенческих волнениях. Я думал, мы – единомышленники. Но, видимо, служба в сыскной его изменила.

– Он в сыскной служил? – дрогнувшим голосом переспросил Завьялов.

– Да, однако ушел оттуда в прошлом году. Не беспокойся, меня он не выдаст, я наплел ему, что революционных идей не разделяю, в особенности после чтения Бакунина. Выговский мне поверил.

– Все равно, поосторожней с ним. Полицейским доверять нельзя. Ты, кажется, говорил, что готов к настоящим делам.

– Да.

–Я сообщил старшим товарищам. Они согласны тебя испытать.

– Я сделаю все, что прикажешь.

– Сотни наших друзей томятся в тюрьмах и на каторгах. Чтобы облегчить их участь, нужны деньги. Много денег.

– Я понимаю. Как только мы с Таней поженимся, и я завладею ее приданым.

– Она ведь гимназистка.

– Да, но следующим летом закончит полный курс.

– А деньги нужны уже завтра.

– Увы, у меня ни копейки.

– Зато у эксплуататоров – их миллионы. И надо их изъять на пользу будущей революции.

– Как изъять?

– Ну как? Ограбить.

– Ты что? Предлагаешь мне пойти на большую дорогу?

– Ты уверял, что готов на все.

– Я… я же не думал, что придется кого-то грабить.

– Не кого-то, а врагов рабочего класса, буржуев, эксплуататоров, кровопийц, которые сами грабят народ, присваивают плоды его труда. Ты думал, «грабь награбленное» – лишь метафора, лозунг? Нет, это руководство к действию.

– Я даже не знаю. Должен подумать…

– Некогда думать. Если ты не готов, поручу другому. И тогда больше сюда не приходи. Наслаждайся своими миллионами. Выпусти-ка меня.

– Погоди, Завьялов. Я согласен. Но грабить не умею.

– Ничего в этом сложного нет. У одного из наших товарищей имеется дядя, очень богатый человек, который сколотил состояние на винных откупах и с тех пор живет на проценты с ценных бумаг и облигаций. Товарищ наш сам украсть у него не может, ведь дядюшка непременно подумает на него. Но если их украдут, когда товарищ будет сопровождать дядюшку в поездке в монастырь на богомолье, обвинить его в этом не смогут. Завтра они как раз уезжают на Соловки. Прислуга на эти две недели распущена по домам, в квартире никого не будет. Сверху над дядюшкой живет редактор одного журнала, его фамилия Сморгодин. Запомнил? Швейцару скажешь, что идешь к нему. Он не удивится, авторы к Сморгодину ходят по десять раз на дню. Поднимешься на второй этаж, отопрешь квартиру. В кабинете увидишь старинное бюро. Оно с секретом. Если нажать сверху на фигурку Купидона, откроется потайной ящик. В нем хранятся облигации. Заберешь их и принесешь мне. Встретимся здесь завтра в это же время. Держи ключи от квартиры.