А вот Аббасова не удержалась и таки рванула за вожделенной добычей. В чем-то я ее понимаю: столько ждать, строить планы, надеяться, а потом — бац! — и все провалить из-за дурацкой побрякушки. Разочарование века.
Но вот попытки напасть на брежатого на его территории понять не могу. Даже мне, полному профану в этом вопросе, было ясно, что здесь я царь и бог. А Липка, завладев артефактом, первым делом злорадно захохотала и, выудив из кармана очередной невнятный камешек, швырнула его в меня.
Ничего не произошло.
Она попробовала снова — на сей раз при помощи пасов руками и бормотания себе под нос.
Опять безуспешно.
И тогда Липка рявкнула:
— Давид!
Красивое, оказывается, у Антадзе имя. Надо уже завязывать запоминать всех исключительно по фамилиям, а то столько интересного пропускаю…
Охотник вынырнул из ступора и точно пес по команде ринулся вперед.
Однако, что подразумевала под своим криком Липка и что планировал сделать со мной Давид, я так и не узнала, ибо от вида его перекошенного лица так перепугалась, что взвизгнула, зажмурилась и, кажется, вырвалась из своей тайной комнаты.
Почему кажется?
Потому что, как только белизна пустоты сменилась безликой металлической стеной, сознание меня покинуло, так что я даже не была уверена, что мне не померещилось.
* * *
Приятно наконец-то научиться летать. Даже не летать, а парить.
В невесомости.
Когда сердце легкое, как пушинка, а пахнет вокруг манной кашей, карамельками и маминой помадой. Знаете, такой… старой, из девяностых, сейчас таких уже не делают. У нее был самый странный и самый прекрасный запах в мире, навсегда въевшийся в мою память.
— Мама, — невнятно пробормотала я и взмахнула почему-то резко отяжелевшей рукой.
— Да, родная?
— Мама, я влюбилась.
Кто-то сдержанно хихикнул, и мама с улыбкой в голосе отозвалась:
— Это чудесно, родная.
— Он самый лучший. Как папа, только книжки не пишет.
— Эй! — возмутился невесть откуда взявшийся папа, и я поняла, что невольно выдала семейный секрет.
Кто-то уже откровенно ухохатывался — причем на несколько голосов.
Похоже, вокруг меня собралась целая толпа.
— А еще я не бездарь, — решила сообщить, раз уж все в сборе.
— Никто так никогда и не думал, родная.
— Думали, — пробубнила я.
Язык с каждым словом становился все больше и неподъемнее.
— Думали… д-мали… т-ка я не б-дарь… я ос-бенная.
— Конечно, ты особенная, — согласилась мама. — Всегда была особенной. А теперь спи. Спи, родная…
Маму я почти всегда слушалась, так что и теперь покорно погрузилась в сон.
* * *
Следующее пробуждение было уже осознанным.
Даже не открывая глаз, я поняла, что лежу в кровати в собственной квартире — узнала по очень болезненно торчащей пружине, — кто-то держит меня за руку, а на грудь всем своим кошачьим весом давит урчащий Фафнир.
Чувствовала я себя настолько прекрасно, как если бы после долгой и напряженной рабочей недели завалилась спать на сутки и вот наконец пришла в себя — отдохнувшая и полная сил. Разум был чист и ясен, тело рвалось на подвиги, а на эмоциональном фоне царило такое умиротворение, что я даже заподозрила, будто таки познала дзен.
Но глаза открывать не спешила, пытаясь угадать, кто же несет вахту у моей кровати.
— Очень романтично, — сказала, узнав легкий запах кофе и пены для бритья. — Чувствую себя героиней фильма, чудом избежавшей смерти.
Ян крепче сжал мою ладонь:
— Ну, фактически так и есть. — Затем помолчал немного и спросил: — Ты глаза-то открывать собираешься?
— А очень надо?
— Да. Хочу убедиться, что ты в здравом уме, прежде чем тебя поцелую.
— Не самая лучшая идея, — усмехнулась я, — учитывая, сколько я провела в отключке.
На самом деле, я и сама не знала точную цифру, но все же догадывалась, что зубы не чистила давненько.
— Угробила всю романтику, — вздохнул Ян и все же легонько коснулся моих губ своими. — Привет…
— Привет.
Мы снова замолчали, и лишь урчание Фафнира нарушало тишину.
— Глаза открою, если уберешь с меня этот трактор и приляжешь рядом.
— Развратница, — хмыкнул Ян. — Между прочим, твои родители на кухне.
— Как? — потрясенно воскликнула я. — И они позволили тебе находиться с бессознательной мной без присмотра?
— Ну… после того, как ты публично призналась мне в любви, я уже практически член семьи.
Я живо вспомнила свои полукоматозные бредни, и к щекам прилила кровь.
— Кто сказал, что речь шла о тебе? Я имен не называла.
Кажется, не называла…
— Твоя родня уже решила, что обо мне, так что, боюсь, выбора у тебя теперь нет.
— Что ж… — преувеличенно тяжело вздохнула я. — Так и быть. Придется смириться…
В следующую секунду тяжесть с груди исчезла под возмущенный таким произволом мявк, меня очень осторожно сдвинули к центру кровати, и матрац покачнулся под весом Яна.
— Довольна? Открывай глаза.
И я открыла, чтобы увидеть его лицо близко-близко.
Какое-то время мы просто смотрели друг на друга.
Так странно… еще несколько дней назад я и не знала никакого Яна Ржевского, а теперь мы лежим почти вплотную, и в голову лезут всякие глупые мысли.
Вроде того, что мне совсем не хочется знать, что произошло на том складе. Что будет достаточно, если он просто скажет, мол, никто из наших не пострадал, и все. Что гораздо больше меня волнует, взаимны ли мои чувства. И что если Ян сейчас же ничего не сделает, я укушу его за нос.
— И откуда ты свалилась на мою голову… — пробормотал он.
— С метлы.
— Точно. Теперь придется тебя украсть, а то добровольно твои не отпустят.
— Куда?
— Ко мне.
— Зачем?
— Ну должен же и я чистосердечно признаться своей семье, читай «брату», что влюбился. И что она самая лучшая.
— Повезло ей, — улыбнулась я.
— Она у меня вообще… везучая.
* * *
Ян все же рассказал мне обо всем.
О Фафнире, что появился в его квартире посреди ночи. О том, как этот гениальный зверь не просто привел его на склад, но предварительно собрал целую армию из Зеленцовых и не только.
