Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Я тонул, извиваясь в плотной, грязной воде и не мог нащупать ни поверхности, ни дна. Сопротивлялся до последнего, но рефлексы взяли свое. Со временем я перестал себя контролировать и сделал первый вдох, впуская в легкие воду. Затем еще один. И еще. Горела грудь, горел живот. Сознание покидало…
Спазм. Вода потоком полилась изо рта, не давая сделать вдох спасительного воздуха. Еще спазм. Хрустнуло сломанное ребро, я ощутил безумную боль. Глаза, казалось, сейчас вывалятся из орбит. Попробовал опереться на руки, но те меня совершенно не слушались. Еще спазм и новая порция извергающейся наружу грязной воды. Наконец долгожданный вдох и жуткая боль во всем теле.
Лишь окончательно прокашлявшись, заметил, как было холодно. Шел дождь вперемешку с крупными хлопьями снега. Меня трясло, и от этого рана болела еще сильнее. Я предпринял очередную одну попытку подняться. На этот раз получилось опереться на локоть. Огляделся. Сад. Полумрак. Не более чем в ста метрах от меня – двор. Я сразу его узнал. Собравшись с силами, очень медленно поднялся и, зажав рану ладонью, поплелся на ватных ногах к Гениному дому. Сильно кружилась голова. Жажда сводила с ума. Толкнув плечом калитку, ввалился во двор и, не удержавшись на ногах, тут же рухнул в грязь. Падая, зацепил висящее на заборе металлическое ведро, которое с сильным грохотом покатилось по двору. На веранде загорелся свет, и в проеме двери появилось испуганное лицо комбайнера. Уже понимая, что теряю сознание, я улыбнулся: «Как же я, должно быть, достал этого человека, если бы он только знал…»
Сквозь какую-то пелену тумана до меня доносилась завывающая серена. Скорая неслась на всех парах по давно не ремонтированной дороге, сильно подскакивала на многочисленных ямах и ухабах, доставляя тупую, ноющую боль. Я открыл глаза. На меня испуганно смотрел Гена, сидящий рядом и нервно грызущий ноготь на большом пальце. Заметив, что я пришел в сознание, он засуетился и позвал врача. Затем сочувственно улыбнулся, утвердительно качнул головой, прикрывая глаза, и тихо сказал:
– Ничего, Колюня, все будет пучком, ели-пали… – и положил свою тяжелую руку мне на голову.
С трудом разлепив засохшие губы, я шепотом спросил:
– Какой год?
– А? – не расслышав вопроса из-за сильной тряски, переспросил комбайнер и почти вплотную приблизил ухо к моему лицу.
– Год какой? – повторил я.
– А! Две тысячи девятый. Январь, – затем обращаясь то ли к врачу, то ли к водителю машины, громко спросил, – Какое сегодня число?
– Девятнадцатое, – ответил женский голос и затем уже раздраженно, – Не тревожьте пациента. Ему сейчас нельзя говорить.
– Девятнадцатое, – тихо повторил Гена, наклонившись надо мной, – Девятнадцатое января две тысячи девятого, – он захлопал глазами, ожидая от меня новых вопросов.
Но вопросов у меня больше не было. Январь девятого. Тот самый день, когда я решил изменить свое прошлое. Похоже, все встало на свои места. Навсегда.
«Вот и все», – промелькнуло в голове, прежде чем я снова провалился в темноту, – «Все…»
Через пару недель я встал на ноги. Больничный двор был засыпан высокими сугробами. Снег валил всю неделю, не переставая. По всем признакам было ясно, что я нахожусь именно в том мире, в котором должен находиться. Это было заметно в каждой мелочи, в каждой детали. В каждой улыбке заботливой медсестры, в каждой фразе врача, просящего еще чуточку потерпеть и называющего меня не иначе, как «родной». Даже представитель милиции, записывавший мои показания, относительно характера ранения, проявлял искреннее сочувствие. И было так неприятно ему врать о внезапном нападении «неизвестных», которые хотели меня ограбить. На его расспросы о ближайших родственниках я, также, соврал, что являюсь одиноким сиротой и сообщать о происшествии попросту не кому. Мне очень не хотелось лишний раз волновать свою маму, которая и так была обеспокоена состоянием сына в последние два месяца после гибели семьи.
Гена посещал меня с завидной регулярностью, несмотря на то, что каждый раз ему приходилось преодолевать колоссальное расстояние до города. Он заваливал меня килограммами мандаринов и гранатов, настойчиво заставляя восстанавливать с их помощью кровь. А еще он предлагал сообщить обо мне моим родителям или еще кому-нибудь из родных, но я всякий раз отказывался. Вот только слегка удивляло то, что Леха не кинулся меня искать. Ведь я пропал среди ночи…
Прошли еще две долгие, тягучие недели. Еще немного беспокоило сломанное ребро, но в целом здоровье удалось поправить. Меня выписали из больницы, и пришло время возвращаться домой. Я спустился вниз по лестнице. По той самой лестнице, с которой как-то кричал медсестре «я вас любил…» Вышел во двор больницы. Вокруг лежал снег. Деревья и кусты стояли без листьев. Несмотря на это вспомнился тот день, когда Гена привез нас сюда с Машей. День, когда Юльке стало плохо, и мама привезла ее сюда на скорой.
Потом вспомнилась Юлька. Та, что осталась там, в бездушном мире. Все время, что пришлось провести в больнице, я старался не думать о ней. Помогали соседи по палате, врачи, медсестры. Все эти дни у меня не было недостатка в общении. Я чувствовал себя не одиноким. Я это остро ощущал. Мне было с чем сравнивать. И я убегал от мыслей о моем солнышке. Но сейчас… Когда вышел во двор больницы, когда остался один на один со своими воспоминаниями, от мыслей о Юльке убежать не получалось. И стало стыдно.
Я не мог переубедить себя в том, что бросил ее. Оставил там наедине с холодным, пустым миром, наполненным живыми мертвецами. Предал. Убежал от нее.
А что, если можно было еще что-то исправить? Что, если изуверские методы «лечения» Регеций все же были не необратимыми? Что было бы, если бы я взял Юльку с собой в то болото? Попали бы мы с ней в этот мир? Приняла бы она его? Была бы она счастлива в нем?
Бесконечные вопросы с издевательским словом «если». Вопросы, на которые у меня нет, и никогда не будет ответов. Они будут до конца дней терзать меня и не давать покоя. Бесконечная пытка собственной совести. Мучительный кошмар, от которого теперь никогда не проснуться.
Поднимаясь на свой этаж, я повстречал соседа. Того самого Егора Семеновича, мимо которого сложно пройти не пообщавшись.
– О-о-о! – радостно воскликнул тот, приветливо расставляя руки в стороны, – Коленька! Здравствуй, дорогой! Как давно я тебя не видел! Я-то в больнице два с лишним месяца пролежал. Моторчик совсем плохим стал. Вот так… Вчера вот выписали. Но теперь говорят, буду бегать. Так что заходи на чай вечерком. Сейчас печенья овсяного куплю и вернусь. Ты и приходи. Я тебе про бабульку одну расскажу. Лежала со мной в одном отделении. Одинокая бабка. Мужа год назад похоронила. Так, говорит, с хозяйством не справляется. Тяжело, мол. Ну, как бы намекает. А я возьми, старый дурень, да и ляпни: «Так я тоже мужчина еще хоть куда! И тоже вдовец!» – Егор Семенович засмеялся, – Так что я теперь вроде как жених, Колюня. На старости лет поджениться решил. А что? Поеду в деревню! Там воздух свежий! У нее две коровы! А бабулька – будь здоров! Разве только с сердцем мается, но так я тоже вот… Как ты вообще, Колюня? Похудел, что ли? Что-то не пойму…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
