Эх, налейте за долю российскую,Девки заново выпить не прочь.Да, за горькую, да, за лесбийскую,Да, за первую брачную ночь.
Когда он впервые услышал эти песни? Тогда точно еще не знал, что есть довольно игривый вариант первой песни – «Десятый раз попал в тюрьму я под Ростовом-на-Дону», не понимал толком, что такое «лесбийская»… Лет в двенадцать, наверно, а может, и раньше. Значит, году в восемьдесят четвертом-пятом. Короче, в довольно нежном возрасте. Потому и песни эти стали страшным открытием какой-то другой стороны жизни. Про ту сторону он, конечно, уже знал, но не предполагал, что там тоже есть песни, состоящие из человеческих слов, а не звериного рычания.
Потом навалились другие подобные записи; Андрей обнаружил, что про «лесбийскую брачную ночь» сочинил детский писатель Юз Алешковский, он же – и еще одну песню с той бобины – «Товарищ Сталин, вы большой ученый», что про Бодайбо – это Владимир Высоцкий, знаменитый Глеб Жеглов, в которого играли все пацаны во дворе.
А где услышал? У кого-то из пацанов-одноклассников. Тогда во многих квартирах держали бобины со странными записями.
А имя Дины Верди он узнал недавно – прочитал про нее статью, потом накопал разные истории и фотки в интернете. Оказывается, из русского мира. Хоть с самого края его, но все же: родилась в Кишиневе, который был тогда под Румынией, но знала русский язык, некоторое время ребенком провела в Одессе, а потом родители вывезли ее в Париж.
Огонь была и в юности, и в старости. Из той же породы, что Лиля Брик, Фрида Кало, Наталья Медведева… Женечка наверняка такая же. Правда, о ее достижениях что-то не слышно.
А Алина была другой. До поры до времени она казалась ему слишком тихой и мягкой, чересчур идеальной, что ли. К Ольге он испытывал благоговение все годы их сначала детского общения, подросткового, а потом и семейной жизни; рядом с Женечкой чувствовал постоянное напряжение, такое непрекращающееся возбуждение, не только половое, а всего организма. А с Алиной…
Неделю в Таллине можно бы назвать отлично проведенным временем. Вдвоем в просторной квартире – планировка необычная, и сауна даже, – полная свобода, красивый вид из окна. Но очень быстро Андрею стало скучно. Хотя вроде с чего?
Алина просыпалась раньше. Тихонько поднималась, шла мыться, потом готовила завтрак. Андрей мог спать или просто лежать до десяти, двенадцати, она его не беспокоила – не звала поесть, не предлагала план похода по городу, не прыгала к нему, чтоб пообниматься, растормошить на секс. Ждала. Может, с детства была приучена, что, когда у мужчины – отца, а теперь вот мужа – выходной или отпуск, его тревожить нельзя.
Завтракали за большим длинным столом. Работал телевизор. Там что-то говорили на непонятном, будто спотыкающемся языке. Но переключать на русский канал не хотелось, может, чтобы не разрушать ощущение, что ты за границей.
После завтрака Алина убирала со стола, мыла посуду, а Андрей сидел тут же, на диване, и смотрел в экран.
Закончив дела, она опускалась рядом и тоже покорно смотрела, слушала тарабарщину. К Андрею не приставала, самое большее – приникала головой к его плечу.
Когда ему надоедало испытывать ее терпение, спрашивал:
«Что, пойдем гулять?»
Алина вскакивала:
«Пойдем!» – и улыбалась радостно и благодарно: ты вспомнил обо мне.
В первые дни изучали Старый город. Каждый раз оказывались словно в другом месте, хотя были здесь накануне. Удивлялись плотности и экономности застройки.
«Буквально каждый метр в деле, а не скажешь, что тесно, – говорила Алина, – и для садиков место есть, для дворов, площадей. По уму всё».
«Да, ты права, моя хозяюшка, – соглашался Андрей. – Но ведь это веками достигалось – строили, ломали, уплотняли».
Туристическую карту решили не покупать: не хотелось задаваться целью посетить конкретное место. На музеи, церкви натыкались случайно: шли-шли и обнаруживали то башню Толстая Марта, то дом зажиточного эстонца, у которого гостил Петр Первый, то храм Александра Невского, то родовой дворец баронов Унгернов…
Среди довольно пестрых, веселеньких домов Старого города дворец Унгернов из серовато-коричневого камня выделялся как насупленный дядька в толпе улыбающихся юношей. Казалось, дворец тяжело дремлет, ожидая возвращения кого-то. Этот кто-то вернется, и дворец озарится огнями жизни, и стены посветлеют.
