Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Когда Макбрайд посмотрел эту запись, у него сердце упало. Уныло он досмотрел пленку до конца, пока экран не потемнел. Дело выглядело безнадежным, но вдруг изображение появилось опять. С удивлением Макбрайд увидел, как полицейский прижимает Дейва, соответчика Джайлса, к стене, хватает его за рубашку и бросает на пол. Подружка Дейва пытается вмешаться, но полицейский сбивает с ног и ее. Она хочет встать, но страж порядка прижимает ее ботинком к полу.
Макбрайд показал эти кадры адвокату Дейва, и они придумали план: требовать снятия обвинений в обмен на то, что они не обвинят полицию в необоснованном аресте и нанесении телесных повреждений. К их удовольствию, обвинение согласилось, и Дэйв с Джайлсом вышли на свободу. Чтобы вызволить клиента, Макбрайд использовал съемочный материал, оставшийся за кадром, тогда как сама картина недвусмысленно доказывала вину. Он пишет: «Золотое правило защиты состоит в том, что чем меньше улик, тем лучше. Исключение составляют улики, которые противоречат показаниям свидетелей обвинения, данным под присягой».
Служба уголовного преследования – государственное учреждение. Связь с полицией обеспечивает ей преимущество перед защитой, но до суда она обязана поделиться всеми находками с другой стороной. Эта обязанность связана с юридической концепцией «равноправия сторон»: обвинение и защита должны располагать одинаковыми возможностями. Иначе честное судебное разбирательство невозможно.
Равноправие сторон означает, что теоретически обвинение и защита должны работать с экспертами самостоятельно и по отдельности. Однако судьи все чаще просят экспертов с обеих сторон собираться для анализа свидетельств до заседаний суда. Это экономит время и деньги, которых становится все меньше, если учесть, что в Великобритании сократили бюджет на бесплатную юридическую помощь. Сэкономленные деньги могут быть использованы для оплаты других экспертов. Однако дело не только в равноправии сторон, как объясняет один судебный психолог: «Я подаю отчет, и другая сторона подает отчет. Если между ними есть существенная разница, мы встречаемся, пьем кофе, обсуждаем расхождения и достигаем позитивных результатов. И не надо нам обоим ходить в суд три дня подряд, утомляя присяжных, которые ничего не смыслят в теории».
Судебный антрополог Сью Блэк согласна: «Важно встретиться заранее и выяснить, в чем мы сходимся, а в чем расходимся. Это избавляет от лишних разбирательств в суде». Некоторое время назад Сью выступала экспертом со стороны защиты, а предварительного обсуждения не было. Для экспертов со стороны обвинения судебный процесс получился «кошмаром от начала и до конца». В какой-то момент судья спросил, не хотят ли эксперты обсудить все между собой. Однако и адвокат, и прокурор сочли, что встреча бессмысленна, коль скоро согласия нет почти ни в чем. Обвинение рухнуло, и все «оказалось впустую».
Экспертам не всегда нужно свидетельствовать в суде лично: написан ли отчет одним или двумя специалистами, зачастую хватает письменного текста. По словам Вэл Томлинсон, эксперта по анализу крови, «дел столько, что ходить с каждым в суд невозможно… Я прихожу в суд раза два или три в год». Выступать в суде в качестве свидетеля непросто, это связано с массой эмоций: волнение, гордость, удовлетворение, страх, гнев, унижение. Пропорция зависит от характера дела и эксперта.
Человек может быть блестящим ученым, но не иметь достаточной выдержки и уверенности, чтобы хорошо показать себя на свидетельской трибуне. Патологоанатом Дик Шеперд замечает: «Найти улики способны многие эксперты. Однако давать показания в суде, причем так, чтобы их поняли присяжные, не имеющие подготовки, – особый дар». Неслучайно судебные процессы нередко уподобляют театру. Хорошее впечатление на присяжных часто производят люди с актерскими данными (какими обладал знаменитый и яркий патологоанатом Бернард Спилсбери).
Экспертам дозволяется лишь отвечать на заданные вопросы. Вместе с тем они должны высказать собственное мнение, дать собственную – а не чью-то еще – интерпретацию найденных ими фактов. Правда, отличить факт от мнения – хитрая наука, и на свидетеле-эксперте лежит ответственность не ввести присяжных в заблуждение. Допустим, дактилоскопист заявляет, что смазанный отпечаток пальца принадлежит Джо Блоггсу. Это факт или мнение? Или эксперт говорит, что, судя по брызгам крови, смертельный удар был нанесен по лежащему телу. Как присяжным оценивать это свидетельство?
Более того, по своему характеру наука предусматривает лишь предварительные оценки: в свете новых данных версии могут отвергаться и модифицироваться. Фиона Рейтт говорит: «Эксперты опираются на науку, а в науке все время что-то открывается и уточняется. Наши сегодняшние знания подчас сильно отличаются от вчерашних».
Эксперт излагает сведения, недоступные рядовому обывателю. Но как бы ни был специалист убежден в виновности или невиновности обвиняемого, он должен предоставить окончательное решение присяжным. В каком-то смысле это вопрос семантики. Вэл Томлинсон не могла сказать (см. главу 7), что «анализ ДНК доказывает виновность братьев Рид», но она могла высказать (и высказала) собственное мнение: результаты ДНК-анализа логичнее всего объяснить тем, что в дом жертвы ножи принесли Теренс Рид и Дэвид Рид и что именно они держали эти ножи, когда рукоятки сломались.
Этот принцип «специальных знаний» был закреплен в 1975 году после суда над Теренсом Тернером. Тернер сидел в машине со своей подругой Уэнди, беременной, как он думал, его ребенком. Но они поспорили, и в пылу гнева она сообщила, что спала с другими мужчинами, пока он сидел в тюрьме. От одного из них (а не от него) и забеременела. Вне себя от ярости Тернер схватил молоток, лежавший около сиденья водителя, и нанес Уэнди 15 ударов по голове и лицу. Затем вылез и отправился в дом фермера неподалеку, где рассказал, что убил свою подругу. В суде же говорил, что не знал, что делает: рука сама схватила молоток («Мне и в голову бы не пришло обидеть ее»).
Защита Тернера строилась на том, что преступление было спровоцировано жертвой. Согласись присяжные с этой версией, убийство сочли бы непредумышленнным. Однако Тернера признали виновным в преднамеренном убийстве. Последовала апелляция: дескать, судья ошибся, не позволив присяжным заслушать отчет психиатра. Психиатр же написал, что Тернер психически здоров, но обостренно воспринимает чувства других людей. Его «структура личности» такова, что он подвержен гневу. И его гнев можно понять, если учесть его отношения с жертвой. Застигнутый врасплох ее признанием, он вполне мог убить ее в «припадке слепого гнева».
Адвокат пытался доказать, что, если бы присяжные заслушали этот отчет, они бы лучше поняли действия Тернера. Однако лорд-судья Лотон напомнил Апелляционному суду: «Присяжные не нуждаются в психиатрах, чтобы узнать, как могут отреагировать на жизненные переживания и стрессы обычные люди, не страдающие психическими заболеваниями». Если бы психиатров и психологов всегда звали, чтобы подтвердить правоту обвиняемого, «вместо суда присяжных мы бы имели суд психиатров». Поэтому апелляцию Тернера отклонили. Фиона Рейтт объясняет: «Эксперту нужно показать, что вопрос требует специальных знаний. Понятно, что их требует и графология, и изучение взрывчатых веществ. Но судьи фыркают, когда сюда пытаются отнести человеческое поведение».
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
