Книга Остров дальтоников - Оливер Сакс

«Это исключительное в своем роде произведение растительного царства, о котором сложено немало сказочных историй, где его называют «скифским агнцем». Среди прочего, говорят, что он наполовину животное, наполовину растение и обладает способностью пожирать все находящиеся поблизости от него растения. На самом же деле он не представляет из себя ничего, кроме обычного папоротника, называемого Cibotium barometz, чей длинный шерстистый стелющийся по земле стебель напоминает присевшее на корточки животное».

94 После того как вышло первое издание этой книги, я посетил несколько европейских ботанических садов – в Вене, Гамбурге и Мюнхене, – и каждый из них претендовал на то, что именно в его коллекции находится самое старое горшечное растение. В каждом случае речь шла о саговнике – C. circinalis, или E. Altsteinii.

Выносливость этих старых саговников и любовь, которая их окружает, поистине замечательны. Попадание бомбы во дворец Марии-Терезии во время Второй мировой войны привело к гибели почти всех растений в оранжерее, за исключением двухсотлетнего Cycas circinalis, который до сих пор живет и здравствует. В Дрездене (как пишет Локи Шмидт в своей интересной книге о ботанических садах Германии), после разрушительной бомбардировки 1945 года, уничтожившей вместе с городом и оранжерею, пострадавший, но уцелевший саговник C. circinalis, которому шла тогда третья сотня лет и весивший несколько сотен фунтов, был спасен из руин самоотверженным садовником. Этот саговник до сих пор стоит в восстановленной оранжерее и, несмотря на раны, полученные в 1945 году, продолжает расти, демонстрируя недюжинное здоровье и жизненную силу.

95 Невозможно смотреть на саговники в Кью без пронзительного ощущения хрупкости этих растений, без понимания того, что им все время угрожает вымирание, которое всегда угрожает редким и уникальным видам. Я особенно отчетливо это понял в садах Кирстенбоша в Кейптауне, где растут более пятидесяти видов африканского саговника рода энцефаляртос. Некоторые являются распространенными, другие – редкими. Один из них просто уникален, потому что существует в единственном экземпляре (мужского) растения. Это E. Woodii, открытый доктором Медли Вудом в 1895 году. Побеги растения удалось вырастить (размножение в данном случае является бесполым, и поэтому речь идет о клонах исходного растения), но другие деревья того же вида так с тех пор и не были обнаружены. Если же где-то существует женское растение, то находящийся в ботаническом саду E. Woodii все равно не сможет его опылить и, следовательно, так и останется последним представителем своего вида.

Созерцание одинокого растения, окруженного для защиты от воров металлической решеткой и не отмеченного традиционной табличкой, заставило меня вспомнить историю Иши, последнего представителя своего племени. Я видел здесь «саговник Иши» и подумал о том, как сотни миллионов лет назад на Земле существовало великое множество видов древовидных плаунов, древовидных хвощей и семенных папоротников, о том, как постепенно это число сокращалось до сотен, десятков, единиц. О том, что в конце концов от некоторых видов осталось по одному экземпляру, которые вскоре исчезнут, и от них останется лишь печальная память, заключенная в каменном угле.

(Еще один уникальный, единственный саговник, «женское растение Иши», Cycas szechuanensis, был недавно обнаружен в саду одного из монастырей Китая; о существовании других растений этого вида ничего не известно. Четыре других вида, автохтонных для Китая, представлены на красивых почтовых марках, выпущенных в мае 1996 года.)

96 В северной части Гуама находится сухой тропический лес, где преимущественно растут саговники; на Роте саговниковые леса более влажные, скажем, «умеренно влажные» – это не истинные тропические леса, которые можно видеть на Понпеи. В последние годы уничтожение уникальных лесов Роты приняло катастрофические масштабы, особенно после строительства японцами полей для гольфа. Мы видели свидетельства этого уничтожения, бродя по джунглям: огромные бульдозеры вгрызались в землю, опустошая сотни акров. Сейчас на острове три поля для гольфа, и японцы планируют строительство еще нескольких. Такое вырубание девственных лесов вызывает стремительное закисление почвы и ее сползание к рифам. Кислая среда убивает кораллы, которые обеспечивают само существование рифов. Все это может привести к тому, что джунгли станут слишком малы, чтобы самостоятельно поддерживать свою экологию, так что в ближайшие десятилетия вся экосистема Роты может рухнуть, и это коснется как флоры, так и фауны.

97 Чемберлен в книге «Живые саговники» писал, как он определял возраст вида Dioön edule, растения которого достигают зрелости (в дикой природе) в возрасте пятидесяти лет, а потом – в среднем ежегодно – выпускают на вершине крону из листьев. Сосчитав число чешуек на стволе и разделив это число на число листьев, появляющихся каждый год, он вычислял возраст дерева. Например, он описал один великолепный образец – дерево, которому, при таком подсчете, оказалось девятьсот семьдесят лет, хотя в высоту оно достигало лишь пяти футов. Чемберлен не раз задумывался о том, не могут ли саговники достигать возраста секвойи.

98 Шишки саговников широко варьируют по виду, форме и размеру: огромные шишки Lepidozamia peroffskyana и Encephalartos transvenosus могут весить больше сотни футов, а шишки самых маленьких замий весят не больше тридцати миллиграммов. Но на всех без исключения шишках присутствует упорядоченность чешуек, составляющих сложный геометрический рисунок, похожий на штопорообразный спиральный узор, какой мы видим на сосновых шишках, в упорядоченности листьев, растущих из стеблей деревьев, или упорядоченном рисунке цветков подсолнечника. Изучение этих узоров филлотаксиса веками занимало ботаников и математиков не только потому, что спирали строятся по логарифмическому закону, но и потому, что ряд дополнительных завитков (парастихий) расходятся в противоположных направлениях, и числа этих завитков находятся в фиксированном отношении друг к другу. Например, в саговниковых шишках, так же как и в сосновых, мы почти всегда видим спирали, состоящие из пяти и восьми рядов, а если мы попробуем численно выразить отношения парастихий, то получим последовательность 2/1, 3/2, 5/3, 8/5, 13/8, 21/13, 34/21 и т. д. Эта последовательность, названная по имени математика тринадцатого века Фибоначчи, сходится к числу 1,618 – цифровому эквиваленту пропорции золотого сечения.

Вероятно, этот узор представляет собой лишь оптимальный способ упаковки листьев и чешуек, не допускающей наложения их друг на друга (а не с целью создания некоего архетипического мистического идеала, как думали Гете и другие). Тем не менее эти узоры радуют глаз и стимулируют мышление. Филлотаксис очаровал преподобного Дж. С. Хенслоу (кембриджского профессора ботаники и учителя Дарвина), который описывает и обсуждает его в книге «Начала описательной и физиологической ботаники». Весьма эксцентричное и подробное (и мое любимое) описание филлотаксиса содержится в книге Д’Арси Томпсона «О росте и форме». Говорят, что Непер открыл логарифмы в начале семнадцатого века под влиянием своих наблюдений роста хвощей, а великий ботаник Неемия Грю в том же столетии заметил, что «от наблюдения растений люди могли перейти к математическим изысканиям».