На некоторое время после этого всплеска эмоций воцаряется тишина.
— Да ты, я погляжу, — произносит бан Бриджит, — прямо-таки последний патриот Пасти Льва.
Тень оставляет «комплимент» без комментариев, складывает руки на груди и смотрит на дверь.
— Нет, — тихо произносит она. — Есть и другие. Подер Ступ, к примеру. Но… да, нас мало. Очень грустно, когда братья и сестры дерутся, когда забывается былая дружба.
— Стало быть, на самом деле все это сводилось к банальной борьбе за власть среди Имен, — произносит Мéарана.
— Что, теперь все очевидно? Никаких тебе благородных повстанцев, радеющих за свободу. Никаких тебе готовых на любые лишения поборников традиционного общества, вставших стеной на пути дикарей. Что Даушу, что Екадрина… они были всего лишь марионетками, послушными движениям ниточек в руках кукловода.
— А Гидула?
— Он был ниточкой. Ошуа, думаю, догадался, но ошибочно полагал, что сумеет использовать это знание в своих целях. Так что, как видите, даже умные люди порой остаются в дураках.
— Но ты выступила против Гидулы, — замечает Гончая. — В пр’тивном случ’е ты ня стала бы совет’вать Доновану скрывать то, что он зд’ров.
— Донован был бы покойником, узнай об этом Гидула.
Пальцы Мéараны напряженно сжимаются на корпусе арфы, но девушка не осмеливается задать мучающий ее вопрос. Она ничего не скажет, хотя слова уже теснятся на языке. Но Равн всего мгновение назад упомянула о том, что он в конце концов узнал.
— И к’кое тябе дело, — спрашивает бан Бриджит, — жив Донован или мертв? Тябя-то это как касается?
Олафсдоттр настолько сильно наклоняет голову, что та почти ложится ей на плечо.
— Неужели так удивительно-о, — отвечает она вопросом на вопрос, — что-о ко-охо-о-то-о это-о мо-ожет во-олно-овать?
Бан Бриджит внимательно смотрит ей в глаза, но затем отводит взгляд. Гончая поднимается и отходит к окну. Холмы Донгодар окутывают сумерки. Загораются огни на старых сторожевых башнях Зала клана Томпсонов, в эту, более цивилизованную, эру служащие всего лишь маяками для путников. Она размышляет о Доноване. Мертв ли он? Или же с головой окунулся в омерзительную гражданскую войну между Названными? В любом случае он потерян для Лиги, потерян для Мéараны. Да даже для нее самой — той, чьим он никогда по-настоящему не был. Столь долго сохранявшаяся неопределенность наконец разрешилась. Больше не было нужды ожидать его внезапного появления: стука в дверь, звука шагов по коврам Зала, его рук… Можно было не высматривать того, кого она и не надеялась увидеть.
Это должно было принести ей облегчение.
Она вспоминает, как Донован отправился вместе с Мéараной, чтобы отыскать ее в Глуши, хотя и думал, что идет на верную смерть. Вспоминает, что именно его лицо она увидела первым, очнувшись от мертвого сна, в который ее погрузили стражи ковчега Содружества. Вспоминает и о том, что он собирался на Дангчао, когда Олафсдоттр похитила его с Иеговы. Проклинать ли ей Тень за это или благодарить?
Теперь она наконец поняла, зачем пришла конфедератка, и ей невообразимо жаль, что она не сможет удовлетворить эту просьбу.
— Пора б’ уже и поужинать, — угрюмо произносит Гончая. — Есть пожелания?
— Я не хочу есть, — отвечает ее дочь. Но мягкий перебор струн выдает ее голод.
— Что-нибудь легкое, — немного поколебавшись, говорит Изящная Бинтсейф. — Думаю, бутерброд с помидорами.
— А ках там называло-ось то-о блюдо-о, ко-ото-оро-ое тах любят ко-овбо-ои? — спрашивает конфедеративная Тень. — Раз уж я на Дангчао-о, надо-о бы ехо-о по-опро-обо-овать.
— Это называется «жарёха», — отвечает Мéарана. — В ход идет все, что оказалось под рукой: картофель, сосиски, лук, мясо, перец. Все это обжаривается на огне в сковороде с длинной ручкой, после чего смешивается с мукой, яйцами и доводится до готовности в неком подобии казана.
— Судя по-о о-описанию, до-олжно-о быть вкусно-о.
Бан Бриджит невесело улыбается и отворачивается от окна, за которым простирается пустынная, погружающаяся во тьму прерия.
— Вы все слышали, мистер Владислав?
— Так точно, госпожа, — раздается ответ. — А вы что-нибудь будете?
— Думаю, салат из креншо. С заправкой из виницы.
Скрестив руки на груди, она поворачивается к Тени.
— Думаю, Равн Олафсдоттр, ты проделала весь этот путь не для того, чтобы просто поболтать. Так как же вышло, что ты очнулась на корабле Гидулы?
Тень подается вперед и кладет ладони на колени. Она опускает взгляд, будто ищет что-то в узоре ковра.
— Гидула… — почти шепчет она, но потом продолжает громче: — Он наблюдал за сражением с безопасного расстояния. Увидев, что Гешле вступил в бой с Высокой, он понял, что его предали. Героическое возвращение героического Падаборна ему совсем не пришлось по вкусу. И тогда комета решил вмешаться. — Тень поднимает взгляд и смотрит бан Бриджит прямо в глаза. — Он сказал мне, что Гешле проиграл в бою, но я знаю, что Гидула лгал, просто чтобы лишний раз поупражняться во вранье. Огнем с воздуха он разогнал бойцов обеих сторон, и, когда челнок приземлился, на поле битвы оставались лишь Гешле, Екадрина и мое безучастное ко всему тело. Шонмейзи он приказал убираться, и та, не будь дурой, поспешила исполнить его повеление. Гидула же подобрал нас с Падаборном. Это мне известно не только с его слов, но и из того, что он попытался скрыть.
Бан Бриджит кивает. Она переводит взгляд на дочь, которая вдруг начинает играть на своей арфе гянтрэй: веселую, триумфальную мелодию, но слишком уж преждевременную.
— И что же сказал потом Гидула?
— Что спас нас от верной смерти от руки Екадрины. Но я-то понимала, что сделал он это вовсе не по доброте душевной. И что еще важнее — он знал, что я это знаю. Мы должны были предъявить всем выжившего из ума Гешле. Даже пав в бою с Екадриной, Падаборн продолжил бы воодушевлять повстанцев. Гидула не мог допустить ни его победы, ни поражения и потому лишил его и того и другого. По той же причине нельзя было ни убить Гешле, ни позволить Ошуа найти его. Лис использовал бы его в качестве знамени, чтобы поднять боевой дух людей. И потому меня подвергли каовèну. — Тень поднимает взгляд. — Да. Именно поэтому меня и требовалось вначале подлатать. Вот только каовèн всегда использовался лишь для допроса и никогда — в качестве наказания. — Она смеется, но это безрадостный смех. — Вот и еще одной традицией стало меньше.
Мéарана судорожно вздыхает, и бан Бриджит бросает на нее хмурый взгляд.
— А ты что, ожидала чего-то другого? — спрашивает Гончая.
— Финал мне был очевиден, — отвечает Олафсдоттр, — с того самого момента, как мы победили «принца-лягушку».
— И все-таки ты, невзирая ни на что, утащила его за собой, — произносит Мéарана, но вдруг осекается, и рот ее округляется. — Нет, это он увлек тебя.
