Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
– Черт бы вас побрал, полковник! – крикнул Лопухин. – Цесаревич! Я о нем спрашиваю!
– Да вон он воздухом дышит… Но черт возьми, как вам удалось?..
– После!
…Свистели боцманские дудки, и обе команды, выстроившись на шканцах, кричали «ура». Кричали и махали фуражками Пыхачев, Враницкий и Розен. Не кричал лишь цесаревич. Завидев Лопухина, его императорское высочество изменился в лице и, не обращаясь ни к кому, бросил лишь одно слово:
– Цербер!
Мало кто из офицеров его услышал, а услышавшие тотчас отвернулись, дабы не являть не лишенных ехидства улыбок в ответ на искреннее горе наследника престола российского.
– Ого! – сказал Розен, пиная ногой рельс. – А они быстро учатся.
Шагнув на шпалы, полковник прищурил глаз – должно быть, надеялся уличить японцев в неравномерной ширине колеи рельсового полотна. Не уличил: рельсы лежали ровно, как две натянутые стальные струны. Тогда попинал рельс и хмыкнул:
– Узкоколейная…
– Нехватка места, – объяснил Лопухин, указав тростью на аккуратные деревянные домишки, налепленные столь же тесно, как иной раз гнезда ласточек под карнизом, и подобравшиеся к самому полотну железной дороги. О полосе отчуждения здесь либо совсем не имели понятия, либо свели ее к двум-трем шагам. – Япония густо населена, а равнин мало. Каждое строение отнимает место у рисовых полей. Тем более железная дорога. Вот и экономят. Не металл экономят – место.
– Вы полагаете, металла у них хватает?
– А вы взгляните вон туда. Что это, если не береговая батарея?
– Да я уж обратил внимание. «Победославу» против такого калибра и трех минут не выстоять, да и линейному кораблю не поздоровится. Но ведь пушки-то английские?
– Японские, представьте себе. Рельсы, кстати, тоже японские. Давно ли британцы произвели здесь фурор своей разборной узкоколейкой? И вот – пожалуйте любоваться. В следующем году японцы дотянут ветку до Токио, и я не удивлюсь, если они пустят по ней свой собственный, а не английский, паровоз. Этот народ действительно наделен большими способностями. Не скажешь, глядя на них, верно?
Последняя фраза графа относилась к нескольким зевакам, рассматривающим с почтительного расстояния двух незнакомых гайдзинов.
– Коротышки, глупые на вид, – сказал Розен. – У этих ротозеев вид деревенских дурачков. А поглядите-ка вон на ту фурию. Что у нее с ногами?
– Понятия не имею, – пожал плечами Лопухин. – Возможно, результат работы на рисовых полях. Если всю жизнь бродить в жидкой грязи, еще и не так, пожалуй, скрючит. Н-да, зрелище не из приятных… Но ведь улыбается! Вы заметили, сколько на улицах улыбающихся лиц?
– А Канчеялов говорил, что японцы – коты, – молвил Розен. – Что-то я не припоминаю ни одного улыбающегося кота…
– Наверное, он говорил о самураях, а эти – простолюдины.
– Совершенно справедливое замечание, – осмелился наконец вставить словечко консул, вызвавшийся самолично сопроводить Розена и Лопухина в первую прогулку по Иокогаме. Консула звали Аристид Тимофеевич Посконников. Был он низок ростом, упитан, редковолос, часто промакивал широкий лоб носовым платочком и потел, как видно, не столько от удушающей августовской жары, сколько от волнения. Шутка ли – сам наследник российского престола здесь! Имея скромный чин надворного советника, Аристид Тимофеевич отнесся к Розену и особенно Лопухину с крайним почтением, чуточку отдающим низкопоклонством. Но в качестве знатока страны был полезен.
– Да-с, да-с! – закивал он, искательно заглядывая в глаза. – Самураи – те никогда не улыбаются. С господином покорны, с простолюдинами надменны. Могут иногда и посмеяться, особенно когда напьются саке, но хохот у них грубый, а так, чтобы улыбнуться душевно – ни-ни. Не умеют-с. И чуть что – за меч хватаются. Иной ронин в драных портках ходит, задом, простите, отсвечивает, а туда же – по части гордости любому польскому шляхтичу даст сто очков вперед. Забияки отчаянные – мечи остры, да головы тупы-с! К счастью, времена теперь не те, чтобы самураям было позволено безнаказанно буйствовать. В провинциях этого еще сколько угодно, а у нас в Иокогаме и в Токио – уже почти тишь да гладь…
– Почти? – переспросил чуткий Лопухин.
– Туземная полиция-с очень старается, – заверил Посконников. – В ней тоже служат бывшие самураи, как и в армии. Исполнительны превыше всяких похвал…
– Но? – произнес граф.
– Э-э… прошу прощения?
– Исполнительны превыше всяких похвал, но… Договаривайте. Нечисты на руку?
– Бог с вами, совсем напротив! Идеальные службисты, но… именно службисты. Отменно аккуратные, очень дотошные, а своей инициативы нет. – Посконников сам не заметил, как увлекся. – Прикажет начальник подчиненному – тот в лепешку расшибется, а приказание исполнит. Не исполнит – позор! Сейчас-то времена уже не совсем дикие, а все равно иногда бывает, что до харакири дело доходит. Распорол себе живот, выпустил кишки наружу – готово, смыл позор славной смертью. Вот так-то-с! Но уже редко, редко… Цивилизуется страна. Хотя… вот, скажем, неделю назад в Токио убили Арчибальда Дженнингса, второго секретаря британского посольства. Зарублен, судя по всему, самурайским мечом… в европейском квартале, почти в центре города!
– Убийцу поймали? – спросил Лопухин.
– Ищут. Вероятно, убийца – наемник из ронинов. Их еще тысячи остались, непримиримых, а дела им в новой Японии нет и не предвидится, вот они и берутся за что попало ради нескольких иен. Грабят на дорогах, терроризируют деревни… за каковые подвиги всякому позволено убивать их, не опасаясь судебного преследования, да мало кто решается-с… Убийца не был сумасшедшим, уверяю вас. По моему скромному суждению, подстеречь европейца, чтобы убить его из пустой злобы, он мог бы и вне города. Не-ет, ему был нужен именно Дженнингс!
Тотчас Посконников спохватился: не наговорил ли он лишнего? На лбу надворного советника немедленно выступил обильный пот, и влажный носовой платок вновь нашел применение.
Смахнул пот со лба и Розен. Консул уже успел поведать ему, что месяц фумидзуки считается в Японии наименее приятным вследствие несносной влажной духоты, и полковник, парящийся в своем черном мундире, уже начал жалеть об окончании перехода через океан. Там-то хоть ветерком обдует…
Лопухин, переодевшийся в приличный сюртук, от жары, по-видимому, не страдал. «Никак не может согреться после Шпицбергена», – думал о нем Розен, вкратце посвященный в историю злоключений графа, и был готов позавидовать ему.
– Ну хорошо, – сказал Лопухин. – Прогулялись – и будет с нас на первый раз. Как вы полагаете? Вернемся на судно?
– Господин барон ожидается прибытием с минуты на минуту, – отрапортовал консул о посланнике, совсем как о поезде. – Лучше бы нам вернуться в самом деле-с.
Трое гайдзинов зашагали в сторону порта. Лопухин и Розен разглядывали строения Иокогамы, но, судя по их лицам, каждый делал это со своей точки зрения. Лопухин размышлял о том, что местной полиции, надо думать, невероятно трудно выслеживать преступников среди фантастического скопища лачуг и проулков столь узких, что в иных двум кошкам не разойтись. Розен же со своей стороны оценил позицию как крайне неудобную для обороны: ее и штурмовать не надо, достаточно поджечь несколько хибар – всё сгорит. Несколько каменных зданий, из-за которых Иокогама выглядит деревней, старающейся в родовых муках разродиться городом, ситуации не изменят… А еще полковник подумал о том, что батареи береговой обороны, из коих Лопухин разглядел лишь одну, поставлены грамотно, и случись морской пехоте штурмовать этот город с моря – потери будут тяжелее галлиполийских. Да, туземцы умеют учиться… Не прошло и пяти лет, как британцы угрозой бомбардировки Токио с моря вынудили молодого микадо согласиться на полное и окончательное открытие Японии для европейцев. И вот результат! Сунься-ка теперь сюда без спросу и с наглой мордой – только клочья полетят!
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
