— Есть данные о проблемах с сердцем? — спросила я.
— У нас нет.
«Это будет легко, — подумала я. — Все, что мне нужно сделать, это удостовериться, есть ли хоть одна ровная линия в ЭКГ пациента. Как только я увижу, что остановка сердца произошла на самом деле, объявлю время смерти».
Именно это мы и направились делать.
— Кто-нибудь возражает против моей кандидатуры на объявление? — спросила я минуту спустя, глядя на настенные часы, чтобы определить время смерти. Медики толпились у изголовья пациента, лицо которого покрылось испариной, и смотрели на меня с непониманием. На секунду мне показалось, что они просто не знают американского сленга, что «объявление» означает конец игры, пациент «вышел». Вот только он не вышел.
— Подождите! Минуточку! — Один из медиков фыркал и пыхтел. — Я уверен, что у него есть пульс.
— Нет, пульса нет, — тихо сказала я.
— У него есть пульс, доктор. У него определенно есть пульс, — подтвердил другой член команды реаниматоров, который держал руку на бедренной артерии пациента.
Я подошла к телу, чтобы убедиться самой. Глаза мужчины не реагировали на свет, пальцы посинели, но грудная клетка была все еще теплой, а сердце билось с такой необычайной силой, что мою руку буквально подбрасывало. Вот оно. Снова. Фейерверк в финале.
Я посторонилась, давая сестре Джемме возможность интубировать пациента и подсоединить его к дыхательному аппарату, затем стянула перчатку и направилась в комнату ожидания. Я не повторю той ошибки, которую сделала в Штатах. Этот мужчина был мертв еще сорок пять минут назад, до того как им занялась команда реаниматоров, и то, что его сердце все еще бьется, не означает, что он оживет. Я поговорю с его семьей и постараюсь убедить близких отказаться от искусственного жизнеобеспечения. Я не позволю Смерти смеяться последней.
— 11-я палата, возникли проблемы, — сообщила Марианн, хватая меня за руку, прежде чем я успела выбраться из «Аквариума».
— Маленький мальчик? Его нужно было научить пользоваться ингалятором.
Я повернулась и пошла за ней в 11-ю палату. Теперь Рори действительно задыхался — его маленькая грудь вздымалась и опадала с таким трудом, что мне впервые захотелось научиться исцелять наложением рук.
— Альбутерал в течение часа, — сказала я. — Подключите его к оксигемометру и давайте кислород. Он принял стероиды?
Марианн покачала головой.
— Их не принесли из фармации.
— Так сходи туда и сама принеси, — велела я и успокоила мать мальчика, пообещав, что скоро вернусь и осмотрю ее сына еще раз.
В коридоре я едва не столкнулась с мистером Деспопулосом, моим крайне болтливым, но абсолютно не от мира сего бездомным пациентом с синдромом Вернике-Корсакова — результатом разрушенного алкоголем мозга. Вообще-то мне нужно было бы вернуть его в палату, но мои мысли вертелись вокруг того, не забыла ли я, что еще можно сделать для маленького мальчика, поэтому я прошла прямо к двери приемной.
Двенадцать человек сразу вскочили на ноги, стоило мне только открыть дверь. С внутренним облегчением я заметила, что никто из них не держит кастетов и выкидных ножей. Они все выглядели взволнованными и раздосадованными.
— Здравствуйте. Мне нужно поговорить с семьей… — Я вдруг осеклась на полуслове. Я не знала имени пациента. До сих пор я даже не думала о его имени. Он был просто телом на каталке. О Боже. Помоги мне. Я взглянула на свой пейджер, делая вид, что меня вызвали.
— Извините, — сказала я, пятясь к двери и кивая им.
Закрыв за собой дверь, я повернулась и врезалась в Марианн, которая в это самое время подбежала ко мне.
— В аптеке нет орапреда, — прошептала она.
— Как его зовут? — спросила я.
— 11-я палата? Не знаю.
— Да не его. Пациента кода.
— Мистер Бодли. Ангус Бодли, — ответила Марианн.
— Понятно, — сказала я, направляясь назад, к дверям приемной. — Да, дай ему декадрон или солюмедрол, что угодно из стероидов, которые есть в нашей аптеке. Только поторопись, — добавила я.
Но Марианн не торопилась, а стояла и непонимающе моргала.
— Ты хочешь, чтобы мистеру Бодли ввели декадрон?
— Нет! Рори! Маленькому мальчику! — вскрикнула я, прищелкнув пальцами. — Кстати, этому парню разве не нужно быть в палате? — добавила я, показывая на мистера Деспопулоса, который крался в сторону главного выхода в одном больничном халате.
Марианн помчалась за ним, а я в который раз пересекла ту черту, за которой начинается «территория плохих новостей».
— Я бы хотела поговорить с семьей Ангуса Бодли, — произнесла я. В этот раз встали только четыре человека, которые и подошли ко мне: пожилая пара, мужчина, чей живот грозил оборвать пуговицы оксфордской рубашки и вырваться на волю, и брюнетка приблизительно моих лет.
Как только я открыла рот, чтобы сообщить им свое заключение, до меня внезапно дошло, кто такой Ангус Бодли. Это тот самый пациент, который как минимум раз в неделю жаловался на боль в груди. Мой первый пациент в Англии, которого я попыталась отправить на компьютерную томографию, даже не осмотрев его. Это Ангус Бодли, мужчина с «плохими нервами», не возвращавшийся в больницу с тех пор, как я прописала ему антидепрессанты. Я его даже не узнала.
— Он подавился до смерти, да? — спросил старший мужчина, прежде чем я снова открыла рот, но ничего не смогла произнести. Я чувствовала себя так, словно сама подавилась.
— Мы видели, как он посинел. Он смеялся, ел и вдруг… он уже не мог ни того, ни другого, — добавила седоволосая женщина, срываясь на рыдания.
Внезапно мне вспомнилась бабушка Ева и ее постоянные предупреждения о том, что за обеденным столом смеяться нельзя. Она была абсолютно права.
Я сказала им, что к тому моменту, когда мистера Бодли доставили сюда, у него сорок пять минут не было сердцебиения. И хотя сейчас его сердце бьется, у него нет шансов на восстановление нормальной жизнедеятельности. Его мозг слишком долго не получал кислорода.
— Но как такое может быть? — спросил мужчина в растянутой рубашке. — Он наконец-то справился со своими неудачами. Нашел новую работу, помирился с дочерью. — Он показал на брюнетку, которая кивнула в ответ. — Ангус даже наладил отношения с Люси.
— Его бывшей женой, — добавила пожилая женщина, прочищая нос.
— И у него прекратились нервные срывы. А теперь вот это… — недоверчиво закончил мужчина.
— Мне очень жаль, — сказала я, и мне действительно было жаль. Я была уверена, что сама сделала что-то такое, что привело к сегодняшней ситуации, или, точнее, чего-то не сделала, чтобы ее избежать.
— Вам придется спросить себя о том, чего бы хотел мистер Бодли, если бы мог говорить.
— Сделайте все возможное, — приказным тоном произнесла пожилая дама. — Медикаменты, дыхательная трубка — все возможное. Но никакого жизнеобеспечения!
