Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Новым председателем комитета посадили профессионального партийного функционера Николая Александровича Петровичева. Он добрался до высокого поста первого заместителя заведующего отделом организационно-партийной работы ЦК, ведал руководящими кадрами. Но в какой-то момент Петровичев разонравился Андропову, ставшему генеральным секретарем, и получил назначение в заштатный комитет по профтехобразованию.
Для Шелепина это было крайне неудачно. Работая в отделе организационно-партийной работы, Николай Петровичев очищал кадры от шелепинских людей. В частности, убрал с партийной работы Валерия Харазова.
— Шелепин мне в карьере не помогал, и я к нему не обращался, — рассказывал мне Харазов. — Когда меня отправляли в Казахстан, он ни слова не сказал: зачем вы его посылаете? И в Литву меня Капитонов послал, он меня знал по Москве… Когда всех комсомольцев разогнали, я последний остался при должности. Потом только выяснил, что республиканский КГБ фиксировал, кто из Москвы ко мне приезжает, с кем я встречаюсь.
К шестидесятилетию Харазова наградили всего лишь орденом «Знак почета», по рангу ему полагалась более высокая награда. Приятели звонили и выражали сочувствие:
— Ты что натворил? За что тебя наказали?
Харазова вызвали в Москву. Перед отъездом первый секретарь ЦК компартии Литвы Пятрас Пятрович Гришкявичюс сказал ему:
— Валерий Иннокентьевич, имейте в виду: я о вас никогда и никому ничего плохого не говорил.
В Москве Петровичев заявил Харазову:
— Тебе надо уходить, потому что тобой Гришкявичюс недоволен.
Харазов ответил:
— Неправда. Гришкявичюс сам мне сказал…
Тогда Петровичев высказался откровенно:
— Рви с Шелепиным! Или придется уходить с партийной работы.
— Нет, — твердо ответил Харазов. — Я связан с ним с детства, а вы хотите, чтобы я отказался от такой дружбы?
— Тогда будет хуже, — пригрозил Петровичев.
— Пусть будет хуже, но дружбу с Шелепиным я не порву…
Партийная карьера Харазова закончилась. Ему предложили должность первого заместителя председателя республиканского комитета народного контроля. Утешили:
— Материально не пострадаете.
Валерий Иннокентьевич еще оставался кандидатом в члены ЦК, ходил на пленумы. В Свердловском зале Кремля очень тесно, все друг друга видят. По залу уверенной походкой прошел зять Брежнева первый заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов.
— Все вокруг угодливо привстают, он снисходительно здоровается, — вспоминал Харазов. — Мимо меня прошел, вдруг повернулся: что это он здесь делает? То есть он хорошо знал, что я отстранен и почему отстранен…
Когда тот же Петровичев, снимавший людей с работы за дружбу с Шелепиным, оказался у него начальником, Александр Николаевич не выдержал и подал заявление о пенсии.
Не жалел ли потом Шелепин, что поссорился с Брежневым, не говорил ли: «Эх, не надо было мне так?».
Николай Егорычев:
— Если бы у него в характере такое было, он бы, наверное, изменил свое поведение раньше. Думаю, он был просто честным человеком, иначе себя вести не мог…
Поразительно то, что у Шелепина осталось так много верных ему друзей. Что же такое было в Шелепине, что все его друзья буквально влюблены в него были?
Николай Егорычев:
— Мы все чувствовали, что имеем дело с умным, толковым, порядочным, добрым человеком, который искренне служит своей стране. Он был до щепетильности честным человеком. Ни дачи, ни машины — ничего у него не было…
Может быть, все дело в том, что, находясь на высоком посту, Александр Николаевич многое мог сделать для друзей? Хорошо, наверное, иметь друга — члена политбюро?
Валерий Харазов:
— Мы дружили с пятого класса и до гробовой доски. Но никогда на нашу дружбу не влияло его высокое положение. Я занимал куда более скромные посты, но он никогда не способствовал моему продвижению. Я никогда не звонил ему на работу, только домой в воскресенье, в будние дни вечерами. И никогда у меня не возникало желания попросить его помочь. С самого начала у нас была определенная моральная основа. Друга не надо выдвигать, пусть он сам будет выдвигаем людьми, если они увидят качества, достойные выдвижения…
Шелепин на людях держался сдержанно, и мало кто знал, каков он на самом деле. Многие говорили, что он был замкнутый, осторожный, себе на уме, лишенный романтизма. В Переделкино был дом отдыха ЦК комсомола. Там в субботу и воскресенье собирались руководители комсомола, выпивали, забавлялись, играли во что-то. Шелепин держался в стороне.
— Да он в домашней обстановке был очень веселый, обожал розыгрыши! — вспоминал Харазов. — Я как-то заболел, а Шелепин зовет в гости. Я объясняю: «Не могу встать». Через час звонок, человек в халате: «У вас инфекционный больной? Мы должны его забрать». Я в ужасе привстал. Смотрю: в белом халате — Семичастный, а Шурка стоит на лестнице и хохочет. Такой же шутник был Грант Григорян. Когда мы собирались, было очень весело. И никогда не обсуждали политические вопросы…
Шелепин тяжело переживал случившееся. По мнению Николая Егорычева, ему не хватало фронтовой закалки. Кто через ад войны прошел, тому и на гражданке легче было.
Николай Егорычев:
— Пережить такое непросто. Мне или Месяцеву было легче, мы прошли фронт. Я ходил в атаку, схватывался врукопашную, мерз в окопах, у меня два ранения… Ну освободили меня и что? Есть образование, есть работа — будем работать. А Александр Николаевич отнесся к этому очень болезненно…
«Он несколько подрастерялся и сник, — писал в своих воспоминаниях Владимир Семичастный. — Перестал общаться. Бывшие комсомольцы и бывшие наши сослуживцы, видя его подавленность, стали больше обращаться ко мне как к более признанному лидеру. Он это чувствовал и, видимо, переживал.
Но я продолжал считать его лидером».
В апреле восемьдесят четвертого Шелепина отправили на пенсию. Пенсию дали небольшую. Александр Николаевич написал письмо новому генеральному секретарю ЦК КПСС Черненко. Константин Устинович только что вернул партбилет Молотову, исключенному из партии при Хрущеве, был собой очень доволен и на политбюро сказал, что и другие бывшие руководители страны обращаются с различными письмами.
— Шелепин просит для себя обеспечения на уровне бывших членов политбюро, — сообщил Черненко.
— На мой взгляд, с него вполне достаточно того, что он получил при уходе на пенсию, — резко отозвался член политбюро и министр обороны Дмитрий Федорович Устинов. — Зря он ставит такой вопрос.
Устинов был другом Брежнева и потому Шелепина не любил. Более мягкий по природе Константин Устинович не был столь категоричен.
— Я думаю, что по всем этим вопросам мы пока ограничимся обменом мнениями, — сказал генеральный секретарь. — Но, как вы сами понимаете, к ним еще придется вернуться.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
