Мы привыкли считать, что таоа — шаман или знахарь. На самом деле он представлял собой нечто более значительное. Таоа был неплохим психологом и искусным хирургом. Он умел завоевать доверие непосвященных непонятными речами и ритуальными фокусами, но доверие это было вполне заслуженно, ведь таоа производил операции, не все из которых были иод силу современным ему европейским лекарям. Он умел, не внося инфекцию, резать, сращивать, даже производить трепанацию черепа. Теперь другое дело, говорил Теи. Теперь даже самая маленькая царапина грозит воспалением.
Мы сами убедились, что на острове появилось множество источников инфекции, особенно на западном берегу, где устья рек Омоа и Ханававе были настолько загрязнены, что нам приходилось ступать по гальке с величайшей осторожностью, чтобы не поцарапать ноги. В Уиа пока все обстояло благополучно.
Мы видели кое-какие инструменты таоа, сделанные из кости, зубов, камня и дерева. И хотя других материалов в распоряжении маркизских хирургов не было, они ухитрялись изготавливать ножи, шилья, сверла и даже пилы.
Живи таоа в Европе в ту пору, когда эти острова были «открыты» нами, он не уступил бы любому врачу и вполне мог бы называться доктором. Таоа Теке — доктор Теке — жил уже во времена самого Теи Тетуа. Одна каменная статуя на северо-восточном побережье вблизи Ханахепу носила его имя; по словам Вео и Теи Тетуа, в статуе обитала и душа таоа.
На глазах у Теи доктор Теке разрезал ногу островитянина, который сломал берцовую кость, вправил перелом, зашил рану и наложил шину из твердой древесины. Рана зажила, и островитянин ходил как ни в чем не бывало.
Еще более примечательно искусство, с каким доктор Теке производил трепанацию черепа — операцию, которой наши врачи по-настоящему овладели всего лет сто назад. В Уиа Теи видел, как к таоа Теке доставили островитянина, упавшего с пальмы и проломившего себе голову. После соответствующего песнопения и плясок хирург приступил к делу. Сперва промыл рану кипяченой водой и сбрил волосы с поврежденной части головы. Затем сделал крестовидный надрез на коже и обнажил кость. Удалил осколки и отшлифовал края до полной гладкости. Закрыл отверстие точно вымеренным куском тонкой, гладкой кокосовой скорлупы и опустил на место отогнутые лоскуты кожи. Рана заросла, и только крестовидный шрам напоминал об операции. Пациент прожил еще много лет. Правда, в его поведении появились кое-какие странности. Если бы таоа обнаружил, что мозг под костью поврежден, он не стал бы делать операцию.
Рассказ Теи произвел на меня сильное впечатление. Я знал, что за сто лет до этого побывавший на Маркизах К. Стюарт записал, что маркизские жрецы производили трепанацию при помощи акульего зуба. А доктор Ральф Линтон видел и сфотографировал старый череп со следами трепанации на Хива-Оа. Его друг и коллега Э. Хэнди встретился на том же острове с внуком знаменитого полинезийского хирурга, и тот рассказал, что его дед накладывал на поврежденные черепа заплаты из скорлупы кокосового ореха с перфорированными краями[19]. Нам тоже рассказывали в долине Омоа, что заплаты пришивали к черепам тонкой ниткой из кокосового волокна. Мы не верили своим ушам, но Вео однажды принес кусок трепанированного черепа, причем по краям травмированного участка образовалась костная мозоль: значит, пациент выжил. Больше того, вдоль тех же краев были просверлены крохотные отверстия, но Вео повредил их. По его словам, он очистил отверстия от грязи, потому что череп был наполовину засыпан землей в пещере. Теперь уже не установишь, шла ли речь о подлинной перфорации или Вео сам просверлил отверстия, зная, что так делали в старину.
Поразительно, что трепанация практиковалась на далеко отстоящих друг от друга островах Полинезии и Меланезии, причем таких островов известно много; похоже, это редкое и сложное искусство распространилось в Тихом океане из какого-то одного окраинного центра. Помимо Маркизов особенно надежно документированные данные собраны на островах Общества. Так, на Таити в прошлом травмы черепа заделывали скорлупой недозрелых кокосовых орехов, совсем как на Маркизских островах. В Полинезии такие операции носили как будто чисто хирургический характер. В Меланезии трепанацию, судя по всему, предпринимали с магико-терапевтической целью — чтобы излечить от головной боли или выпустить злого духа. Так, на острове Увеа почти все мужчины подвергались трепанации.
В Индонезии и Восточной Азии случаи трепанации черепа неизвестны. Зато она практиковалась у некоторых древних цивилизаций Внутреннего Средиземноморья, у берберов Марокко, у гуанчей Канарских островов, в Мексике доколумбовой поры и особенно в доинкском Перу, где найдено наибольшее количество трепанированных черепов. Образцы, обнаруженные в древних захоронениях на засушливом Тихоокеанском побережье Перу, показывают, что операция и здесь носила как хирургический, так и магико-терапевтический характер и выполнялась в точности, как на островах. Иногда в Перу для заплат применяли тонкие золотые пластины, иногда точно вымеренные куски от корки бутылочной тыквы.
Сидя на рокочущем галечном пляже лицом к горизонту, за которым далеко-далеко находилось Перу, и слушая рассказ Теи Тетуа о том, как таоа Теке латал дырки в черепе живых пациентов, я невольно представлял себе сотни перуанских лекарей, которые сидели, положив на колени окровавленную человеческую голову, и производили ту же сложную операцию. И возможно, что их пациенты тоже пострадали от палицы или от камня, пущенного пращой.
Мозг усиленно работал, когда я лег спать, и мне нескоро удалось уснуть под ритмичную барабанную дробь идущих с востока волн.
Сквозь дремоту я представлял себе Фату-Хиву лежащим посреди широкой реки. Ветер и волны, как всегда, упорно катили в нашу сторону. У Перу две реки, развивал я свою мысль: Амазонка, стекающая на восток через зеленые дебри Бразилии, и течение Гумбольдта, устремленное на запад через Тихий океан.
Кажется, я начинаю уподобляться полинезийцам… Для них восток всегда был «вверху», запад — «внизу». Ботаники установили, что большая часть флоры этих островов доставлена самой природой «вниз» из Южной Америки. Не только трава павахина, на которой я лежал, но и большинство диких растений Фату-Хивы оказались американскими видами, попавшими сюда задолго до людей. Даже сочный ананас в моей руке — сугубо южноамериканский вид, хотя ни ветер, ни птицы не могли его перенести.
Ананас!
Я сел рывком, словно очнулся от сна. Ананас! В отупевшей от зноя голове кусочки мозаики складывались в определенную картину. С золотистого плода я перевел взгляд на продуваемый ветром синий океан. Большой Восток. Родина Тики. Облака. Ананас. Праща. Трепанация. Огромные каменные статуи южноамериканского типа.
— Теи, — сказал я, — кто посадил здесь этот плод — двойные люди?
