Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Вывод Острем таков: коммуникация может существенно изменить способность и желание людей практиковать экологическое ограничение — она и в самом деле важнее наказания. Соглашения без меча работают, а меч без соглашений — нет. Вот тебе, Гоббс! Получай, Хардин! Накрылось ваше принуждение медным тазом.
То, что движется, беречь не надо
Но если призадуматься, откровения предыдущей главы только еще больше озадачивают. В отсутствие государственного вмешательства люди прекрасно находят способы решения проблемы коллективного действия в сфере экологического ограничения — будь то в двухчасовом эксперименте в Индиане или трехтысячелетнем на Бали. Как же так получилось, что мы истребили мегафауны Северной и Южной Америк, Австралии, Новой Гвинеи, Мадагаскара, Новой Зеландии и Гавайев? Почему вовремя не остановились? Как вышло, что в охотничьих практиках амазонских индейцев нет ни малейшего намека на эффективную экологическую добродетель?
Самый простой ответ и есть, вероятно, самый правильный. Животные движутся, а оросительные системы — нет. Ключ к решению проблемы — утверждение собственности. По необходимости — общинной, а если получится, то и индивидуальной. Владеть кенгуру или мастодонтами не легче, чем их ловить. Допустим, племя не давало права чужакам охотиться на своей территории. Но в таком случае возникает двойная проблема: как обнаруживать браконьеров и как помешать животным перебраться на территорию соседей. С другой стороны, не исключено, что охотники Старого Света располагали идеальными механизмами самоограничения, но, найдя в новом мире богатейший источник пищи, на радостях просто-напросто позабыли об этих правилах. Подозреваю, никто из маори после пиршества не вздыхал: «Знаете, ребята, если так будет продолжаться, у нас скоро кончится еда. Может, оставить немного моа, чтобы они расплодились?» Если и нашелся такой умник, то его, судя по всему, никто не слушал.
В качестве доказательства того, что люди рационально эксплуатируют лишь свою собственность, как правило, приводят следующий факт: ценные живые ресурсы в тропических лесах обычно используются бережнее, если они не двигаются. Согласно Джареду Даймонду, жители Новой Гвинеи проявляют природоохранную этику только в тех случаях, если права принадлежат отдельным людям. Дерево редкой породы, идеальное для каноэ, принадлежит тому, кто его нашел — и это правило соблюдают. Владелец может подождать, пока ему не понадобится новое каноэ, и только затем срубить дерево. Аналогичным образом деревья, на которых живут райские птицы, принадлежат тому, кто первым их нашел. Владелец имеет эксклюзивное право отстреливать птиц ради их ценных декоративных перьев218.
В качестве общедоступных рассматриваются лишь кочевые или эфемерные ресурсы. Для статичных же предпочтительнее частная собственность. Таково общее правило, отлично иллюстрируемое примерами. До появления белых колонистов в Северной Америке индейцы убивали бобров, не нанося экологического вреда: на деревьях у бобровой плотины стояли пометки о том, кто здесь владеет правами отлова.
Или возьмем джунглевых кур — птиц из отряда куриных, особого семейства большеногов с островов Австралазии и Юго-Восточной Азии. Они не высиживают яйца — обычно закапывают их в компостных кучах, используя тепло гниющих растений, или в прогретый солнцем песок на берегу, или отправляются к вулканическим островкам, подогреваемым геотермальной активностью снизу. На одном таком геотермальном пляже в Новой Британии однажды собралось 53 тысячи птиц. Кстати, джунглевые куры никогда не сидят на яйцах и не заботятся о своих птенцах.
В качестве доказательства того, что люди рационально эксплуатируют лишь свою собственность, как правило, приводят следующий факт: ценные живые ресурсы в тропических лесах обычно используются бережнее, если они не двигаются.
Крупные, богатые белком яйца этих кур — популярный деликатес, и люди соревнуются за право их собирать. Один человек (или одна община) обычно владеет компостной насыпью или участком горячего пляжа, где джунглевые куры откладывают яйца. Частная собственность — решающий фактор в охране птиц. На Харуку, маленьком островке Молуккского архипелага, Рене Деккер недавно обнаружил одновременно 5000 пар этих кур, откладывающих яйца при полной луне. Права сбора принадлежали одному человеку, который вносил ежегодную плату за эту привилегию. Он всегда оставлял 20 % яиц нетронутыми — чтобы вылупились птенцы. На других пляжах мегаподам повезло меньше. Система частной собственности развалилась, а пришедшая ей на смену общедоступность привела к катастрофе: из-за неконтролируемого сбора яиц и из 19 видов этого семейства (большеноги) сегодня находятся под угрозой исчезновения219.
Различие между гнездовьями большеногов, плотинами бобров, деревьями райских птиц и деревьями для каноэ с одной стороны и мамонтами, тапирами или сельдью с другой в том, что первые не перемещаются. В этом случае права собственности легко доказать, обозначить и отстаивать. Что мешало нашим предкам рационально эксплуатировать популяцию мамонтов и оленей-вапити, так это невозможность оперировать правами собственности на диких животных. Они не обязательно должны были быть индивидуальными — могли быть и общинными. Но они являлись ключом к экологической добродетели220.
Запрет на накопительство
То же справедливо и в отношении загрязнения и охраны окружающей среды в современных западных экономиках. Компании, так или иначе загрязняющие окружающую среду, обожают правительственное регулирование, ибо оно не только защищает их от гражданских исков, но и препятствует появлению в бизнесе новичков. Экологические правила, прописанные в законах о собственности, приводят их в ужас:
«В совокупности права владельцев прибрежных участков и собственников-природопользователей позволили людям охранять и восстанавливать чистоту почвы, воздуха и воды. Для правительств, судя по всему, это оказалось слишком, ибо они усердно стараются подорвать те права собственности, которые обеспечивают охрану окружающей среды»221.
Частная собственность, как правило — друг охраны природы, государственная регуляция — враг. Подобный вывод возмущает экологов, которые почти единогласно обвиняют в ущербе окружающей среде западные традиции частной собственности и алчности. В качестве решения рекомендуется правительственное вмешательство. Полагаю, объяснение просто. Частная или общинная собственность представляет собой логическую (но не инстинктивную) реакцию на потенциальную трагедию общин.
Вместо этого человек обладает инстинктом, который особенно ярко выражен у охотников-собирателей, но который присутствует и в современном обществе — я имею в виду инстинкт, восстающей против любой формы накопительства. Скопидомничать запрещено, делиться обязательно. У эскимосов, например, любого, кого заподозрят в нежелании поделиться даже последней сигаретой, стыдят до тех пор, пока он не исправится. Такое табу на накопительство лежит в корне общего неодобрения частной собственности. Наполеоновский кодекс и индийские законы о разделе наследства между многими наследниками — часть этой традиции. «Собственность, — говорил французский анархист Пьер-Жозеф Прудон, — это кража».
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
