Тем не менее. На предложение быть третьим Дмитрий Дмитриевич мягко, но неизменно отвечал:
Композитора Вениамина Баснера остановили на улице трое сограждан с насущной просьбой дать им рубль на продолжение банкета.
Баснер рубля не дал.
Сограждане были настроены миролюбиво и не стали композитора бить, но по национальному вопросу высказались обильно, после чего обнялись и пошли прочь, распевая:
— У незнакомого поселка, на безымянной высоте… Композитор Баснер рассказывал о происшествии с гордостью — как историю о народном признании…
XXX
Однажды в Ленинграде, в конце пятидесятых, в выходной день, на стоянке такси встретились, подойдя одновременно, артист Юрий Толубеев и некий гегемон с семьей.
— Ой! — сказал гегемон. — Я вас знаю.
Толубеев улыбнулся привычно и обаятельно. После выхода на экраны фильма «Дон Кихот» он, сыгравший Санчо Панса, стал всенародно знаменит.
— Маш! — сказал гегемон. — Ты узнаешь? Это же артист! Из кино!
Толубеев доброжелательно кивал, подтверждая догадку зрителя.
— Ой! — говорил гегемон, не в силах поверить своему счастью. — Вы же наш любимый артист! Вы просто не представляете! Да, Маш?
Маша пискнула что-то радостное.
— Мы вас так любим! Три раза смотрели! Просто нет слов…
Так продолжалось несколько минут. Наконец подъехало такси, и Толубеев, согретый лучами народной любви, благодаря и прощально улыбаясь публике, шагнул к машине. Тут его собеседник резко помрачнел.
— Куда-а! — загородив артисту дорогу стальной рукой, протянул он. — Клоун…
И гегемонское семейство стало загружаться в такси.
XXX
Дело было в Питере, в середине семидесятых.
К Александру Володину прицепился какой-то не сильно трезвый бард и начал, что называется, мериться статью.
— Вот вы, — сказал бард, — драматург. Ладно. А я, — бард загнул палец, — поэт! — Бард загнул другой палец. — Композитор, кандидат наук, гитарист, альпинист…
Когда бард загнул все, что у него с собой было, Володин встал и молча поклонился ему в пояс.
XXX
Много позже, уже в конце девяностых, знаменитый телеведущий Кирилл Набутов зашел в пивнушку на Петроградской стороне — и увидел там Володина, заподлицо с другими стариками прилипшего к стойке со своими обязательными утренними ста граммами.
Но поприветствовать Александра Моисеевича Кирилл не успел, потому что узнали его самого.
— Набутов! — воскликнула продавщица. — Ой! Дайте автограф!
Тут же с аналогичной просьбой набежали из подсобки и другие.
— Девочки! — сказал благородный Кирилл. — Вот у кого вы должны брать автограф! — И указал на Александра Моисеевича.
— Этот? — Продавщица кинула взгляд в сторону старенького драматурга. — Да он каждый день тут ошивается!
А продавщица эта была, может быть, внучкой Тамары из володинских «Пяти вечеров» — просто не знала этого…
Журналистка из светского журнала пришла брать интервью у Константина Райкина — и уже через несколько секунд выяснилось, что она, как говорится, «не в материале». В худруке «Сатирикона» взыграла педагогическая жилка, и он предложил девушке подготовиться к интервью: почитать прессу, посмотреть спектакли театра…
Журналистка позвонила через месяц — и доложила о завершении ликбеза. Педагогический талант Райкина торжествовал. Была назначена новая встреча. Кабинет, чай, диктофон на столе.
— Ну, — сказала журналистка, — первый вопрос, Константин… Простите, как вас по отчеству?
XXX
Девяносто третий год, прощальный ужин первоапрельской Юморины в Одессе. «Спонсорьё», по слову Ширвиндта, выставилось не на шутку: моря спиртного, горы снеди, девушки танцуют на столах… В общем, праздник юмора.
