— Что с Бритой и Магнусом?
— Они оправятся, — сказал Ульрих. — Девушка уже в сознании и наверняка суетилась бы вокруг вас, если бы ей позволили. Магнус потерял много крови, но в должный срок выздоровеет.
Кимбра вознесла горячую благодарность за милосердие, выказанное к каждому из них в эту ночь, хотя и не знала, кто явился орудием этого милосердия. Любопытство заставило ее задать вопрос:
— Кто пришел нам на помощь?
Вулф довольно долго смотрел на нее, не отвечая. Судя по тому, как он сжимал челюсти и как подрагивали желваки у него на скуле, он сдерживался с большим трудом.
— Я услышал твой крик, — сказал он наконец.
Должно быть, он хотел сказать: «Я услышал шум». Но как? В это мало верилось. Конюшня находилась на значительном расстоянии от трапезных, где к тому же царило столь буйное веселье, что было невозможно перекричать даже соседей по столу. И все-таки каким-то загадочным образом Вулф услышал ее и пришел на помощь.
Кимбра вдруг поняла и затрепетала. Вулф услышал ее мысленный крик! Она прижалась сильнее, спряталась в кольце рук, которое могло защитить от любой опасности, заслонить от всего мира. Эти руки подняли Кимбру и вынесли из конюшни. Приглушенный гул голосов отодвинулся, потом, уже в отдалении, набрал силу. Ночная прохлада коснулась лица. Кимбра позволила себе расслабиться и забыться.
В жилище ее ожидала большая лохань, давно уже сменившая кожаный таз. Она дымилась теплым парком. Вулф опустил Кимбру на постель, присел рядом и молча помог избавиться от разорванного платья. Она не протестовала и, судя по всему, не испытывала к нему ни страха, ни отчужденности. Казалось, что она присматривается — он решил, что к себе самой, в попытках как-то примириться с тем, что произошло. Но важнее всего сейчас было то, что она доверяет ему. За это, в числе прочего, он был безмерно благодарен судьбе. Вулф был готов всячески выразить свою благодарность — позже, когда будут решены более насущные вопросы.
Большие руки и огрубевшие пальцы двигались с величайшей осторожностью, когда он закручивал Кимбре волосы и закреплял их на макушке. Он не раз наблюдал, как она делает это, и вот пригодилось. Потом он опустил жену в воду. Она глубоко вздохнула и устроилась в лохани, откинув голову на бортик. Теперь у Вулфа появился шанс рассмотреть ее ссадины. Ушибы на руках, ногах и спине быстро наливались, становились багровыми. На груди, отмечая направление рывка, что располосовал Кимбре платье, виднелись царапины. Щека, куда пришелся удар, уже потеряла форму.
Вулф смотрел, изнемогая от ярости, мысленно ведя подсчет повреждениям, вплоть до мельчайших. Только сознание того, что все могло кончиться много хуже, помогало ему держать себя в руках. Он уже принял решение и знал, что не отступит.
Прошло минут десять. Вулф покрутил в руках служивший мочалкой кусок ткани, отбросил и вместо него намылил ладони. Особенно осторожно он прикасался там, где кожа была повреждена или ушиблена. Он ощущал, как Кимбра расслабляется все больше, слышал тихие вздохи и принимал все это как дальнейшее свидетельство полного доверия.
Смыв мыло, он поднял Кимбру и все с той же нежностью начал даже не вытирать, а промокать полотенцем ее влажную кожу. Между ног он едва прикоснулся, но и это заставило ее содрогнуться. Под глазами у Кимбры залегли темные тени, она казалась необычайно пассивной. Вулфу пришло в голову, что первое облегчение миновало и потрясение вернулось, пусть и с меньшей силой. Когда Кимбра вдруг задрожала, он понял, что она вспоминает случившееся обрывками, как то бывало с ним после кровопролитных стычек. Опыт подсказывал, что воспоминания будут приходить снова и снова, многие годы или даже всю жизнь…
Внезапная вспышка ярости на тех, кто был тому причиной, была настолько сильна, что глаза застлало красной пеленой, но Вулф подавил ярость и вернулся к своему занятию. Он отдал бы все, чтобы устроиться в постели рядом с Кимброй и держать ее в объятиях. Он мог бы провести так всю ночь. Но этого мог хотеть мужчина и муж, а ярл подчинялся в первую очередь долгу.
При всей своей пассивности Кимбра выразила удивление, когда Вулф протянул ей чистое платье. Потом лицо разгладилось: ей стало ясно, что черта под событиями этой ночи еще не подведена. Должно последовать наказание. Вулф помог Кимбре одеться, задаваясь вопросом, понимает ли она то, что обсуждал сейчас весь Скирингешил… Ведь прекрасная англичанка снова, уже в который раз, ослушалась супруга.
Вынимая заколки из тяжелого узла волос и глядя, как те падают на плечи, Вулф думал о том, какой нежной и хрупкой выглядит Кимбра. Она и пахла нежно, женственно. Он погрузил руки в живую каштановую мантию и вспомнил далекий день, когда впервые увидел эту женщину в распахнутых дверях вверху лестницы, ведущей в темницу. Он вспомнил, как играл в ее волосах свет факелов, как грациозно она двигалась и каким решительным был ее взгляд, невзирая на страх, который она должна была тогда чувствовать. Никогда ему не случалось видеть женщину столь храбрую.
Очень скоро Кимбре могла потребоваться вся ее храбрость.
— Идем! — сказал Вулф и за руку вывел жену из жилища.
Толпа была слишком велика, чтобы поместиться в главной трапезной, и потому собралась снаружи, у входа. Факелы, взятые от ближайших дорожек, очертили в ночи большой светящийся круг. За кромкой его стоял мрачный Дракон. Вулф оставил с ним Кимбру, а сам прошел в центр огненного круга и несколько минут стоял молча, скользя взглядом по толпе. Большую часть составляли его воины и горожане: ремесленники, торговцы, корабелы (те из них, что были женаты, привели с собой жен). Остальные были гостями Скирингешила со всех концов Вестфолда — так называлась населенная часть северного побережья. Лица собравшихся отражали шок, гнев, разочарование. Празднество, задуманное для укрепления единства, грозило стать причиной междоусобной войны.
Вулф стоял в кругу факелов, уперев ноги в плотно утрамбованную землю, сжав руки в кулаки. Рубаха натягивалась и опадала на гневно дышащей груди, отсвет пламени играл на обострившихся скулах, на черных крыльях волос. Самый высокий среди собравшихся, закаленный в битвах и жизненной борьбе, он являл собой воплощение власти и силы, как то пристало ярлу, владыке. Под его взглядом люди переставали тесниться и шаркать ногами, замирали в ожидании. Когда затих всякий шорох и на площадь опустилась тишина, он сказал лишь одно слово:
— Привести!
Толпа разделилась, пропуская насильников. Они шли под стражей, безоружные, со связанными руками. Низкорослый не скрывал страха, его приятель был близок к тому же, самый жестокий из троих скалил зубы, как загнанный зверь.
Заметив это, Вулф безотчетно ответил тем же. Его зубы блеснули в ночи белым волчьим оскалом.
Завороженная видом троицы Кимбра не заметила, когда рядом с Вулфом появилось несколько человек, все в возрасте. Один из них был убит горем, хотя и старался это скрыть, двое других были полны откровенного возмущения.
В круг ступили брат Джозеф и Брита. Молодой священник бормотал молитву. Ирландка остановилась перед Вулфом, не опуская головы. Насильников она не удостоила и взглядом. Принесли Магнуса на носилках, мертвенно-бледного, под плащом, поверх которого лежала забинтованная рука. На полосе льна уже проступило кровавое пятно. Ульрих — без сомнения, это он оказал первую помощь — подошел следом.
