Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
«О, если бы она сама это поняла!»
Сейчас Алекс испытывал такую же бессильную ярость, как и тогда, когда на шахте произошел взрыв. Главное, чтобы ярость эта не свела его с ума, как это было в Ипсуиче.
Но как заставить Фиби понять?! Как объяснить, что совершенный по обоюдному согласию акт любви прекрасен и не стоит его бояться?! Хосмена бесило то, что в изнасиловании девушка винила себя.
Конечно, она абсолютно неправильно поняла то, что с ней произошло. И, как всегда, не поняла того, что он пытался объяснить. Алекс просто не знал, как следует разговаривать с такими женщинами.
Откидывая снег от дверей склада, он бормотал что-то невразумительное себе под нос. Последние четыре дня мела метель, прекратившаяся лишь вчерашней ночью, когда холодная высокая луна вышла из-за туч, заставив сверкать снежинки молочно-голубым светом.
Ночью окружающий пейзаж был невыразимо чудесен. Но наступил день, означавший работу, и, надо признаться, что молодой человек был несказанно ему рад.
Понадобился целый час на то, чтобы откопать складские двери. Засовы и петли замерзли и жутко скрипели, когда он открывал факторию. Чистый зимний солнечный свет осветил несколько бочек с диким рисом, мукой, сахаром, кофейными бобами и молочным порошком. Конечно, припасов было не так много, поскольку Алекс не планировал оставаться зимовать на острове, но все же их должно было хватить.
Мужчина не спеша открывал бочки и клал продукты в холщовый мешок. Аккуратно запечатав бочки, чтобы в них не заползли какие-нибудь жучки, он вышел на улицу, закрыв за собою двери.
А в доме Фиби, как обычно, сидела у печи и вышивала, а дворняга спала на половичке у ее ног. Свет, пробивавшийся из окна, сейчас падал прямо на девушку. Когда она посмотрела на вошедшего Алекса, у того перехватило дыхание.
Где-то в глубине своего подсознания он как раз представлял себе именно такую картину. Это было то, о чем он мечтал, когда лишился семьи, будучи ребенком.
– Вот, принес кое-что из припасов, – грубовато пробурчал Хосмен, скрывая овладевшие им эмоции. – Рис и все такое…
Иголка сверкнула в ее руках.
– Отлично, будешь сейчас ужинать?
– Нет, пойду проверю свои капканы, пока еще светло.
– Хорошо.
Фиби посмотрела в окно.
– На улице так хорошо, когда затишье.
– Вот именно.
Простые слова. Ни к чему не обязывающий разговор. Однако, подобно подводному течению, за словами этими скрывался совершенно иной смысл.
Она вздохнула.
– Я хочу… – девушка не договорила, снова сделав глубокий вдох.
– Чего?
– Да так, глупости…
– Ну, скажи мне…
– Порой мне хочется просто прогуляться, – призналась Фиби. – Когда светит солнце и все так прекрасно, у меня появляется желание выйти в этот белый мир, – горькая усмешка заиграла на ее губах. – Но мои руки и ноги сразу же замерзают, когда в выхожу за дровами. Я и двух минут не могу выдержать на снегу.
Похоже, ответа на эту тираду девушка не ждала, и потому Алекс предпочел просто подбросить в печку очередное полено. Надев меховую куртку, он направился к дверям.
– Алекс, – позвала она еле слышно, и Хосмен мгновенно повернулся к Фиби.
– Что такое?
– Да ничего, – прошептала она, густо покраснев. – Просто я уже забыла, что хотела тебе сказать.
– Я вернусь до наступления темноты, – бросил Алекс и вышел из хижины. Сердце его учащенно билось, и он прекрасно понимал почему. Впервые она назвала его по имени. Она назвала его Алексом.
На Рождество Фиби целых два часа потратила на стирку одежды и постельного белья. Стиснув зубы, она жалела о том, что знает, какой именно сегодня день. Проводить Рождество в качестве прачки? Нет, это было уже слишком.
Девушка зачем-то по-прежнему вела счет дням, проведенным на острове Мей, и потому, когда проснулась под утро в пустой хижине, прекрасно знала, что сегодня Рождество.
Алекса Хосмена, как обычно, нигде не было видно. Фиби подумала, что должна быть благодарна ему за то, что он был таким сильным и так много делал для того, чтобы здесь было тепло и хорошо и чтобы на столе всегда стояло что-нибудь съестное. Но время от времени девушке просто хотелось его общества. Ей не нужен был кролик для жаркого или дрова – она просто мечтала о приятной беседе.
Фиби прекрасно понимала, что не должна проявлять любопытства, но просто ничего не могла с собой поделать. Ведь Алекс вызывал у нее столько вопросов. Девушке хотелось, чтобы он говорил с ней о Кристиане, о войне, и каково это – вырасти на острове Мей. Но она ума не могла приложить, как об этом спросить.
Фиби изо всех сил терла свое нижнее белье, и мыльная вода стекала по ее рукам. Едкое мыло жгло уколы и царапины, оставшиеся после ее многочасовых занятий вышивкой. Но все эти мелкие ранки казались полной ерундой в сравнении с куда большей угрозой скуки и безделья, а шитье успокаивало.
Закончив стирку, девушка развесила белье у печи, чтобы оно быстрее высохло. Против своей воли она вдруг вспомнила про другие Рождественские праздники. Украшенную елку в особняке своего отца и горящие повсюду свечи.
В канун Рождества празднества и званые вечера достигали своего апогея. Когда дело касалось Рождества, экстравагантность ее отца не знала границ. В прошлые годы он дарил ей живого пони, редкостную белую канарейку в позолоченной клетке, бриллиантовую корону и серебряные расчески.
В ответ она презентовала ему трость, украшенную драгоценными камнями, отделанное серебром седло из Марокко, массу шелковых галстуков и великолепные золотые часы.
Но подарки отца не заменяли внимания. Для Филиппа Кью радость дочери была вторична по отношению к самим подаркам. Кью даже держал личного секретаря, единственной работой которого было сделать так, чтобы его имя стало известно всем мало-мальски значимым «нужным» людям. Благодаря экзальтированным посланиям Грэга Локса в ипсуичские и лондонские газеты весь мир знал, что именно подарил на Рождество своей дочери Филипп Кью.
В тот год, когда Фиби исполнилось десять, в канун Рождества между ними возникло хоть какое-то понимание. Как-то раз она на цыпочках неслышно вошла в зимнюю гостиную отца. Он сидел в полном одиночестве, с хрустальной рюмкой бренди в одной руке и маленькой овальной фотографией в другой. Комната освещалась лишь мерцавшим в камине огнем. Фиби затаила дыхание, сразу же узнав фотографию. Обычно она стояла на высоком комоде в личных апартаментах папы и предназначалась исключительно для его глаз. Он никогда не узнает, как часто пробиралась в его комнату дочь, чтобы полюбоваться на портрет своей матери, посылавшей ей привет из глубин вечности. Фиби глядела на нее часами, пытаясь вдохнуть жизнь в неподвижный плоский образ, стараясь вспомнить материнский запах, звук ее голоса, улыбку.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
