Книга Верну любовь. С гарантией - Наталья Костина

И вечером, когда они слышали каждый вздох, каждое слово парочки в ресторане, он ругал себя самыми последними словами — нет, не сможет Скрипковская с ним справиться, нужно было брать другого человека. Ну хоть бы и ту страшную, из прокуратуры. С этим Юшко повадка нужна совсем другая, а Скрипковская что, девчонка зеленая. Он ее мгновенно раскусит.

Но час шел за часом, и ничего ужасного не происходило. Вопреки его ожиданиям Катерина держалась молодцом. Когда не знала, что ей сказать, просто молчала. Другая бы язык распустила и непременно на чем-нибудь прокололась…

Дверь подъезда, за которым они наблюдали, вдруг с грохотом отворилась, и из нее буквально вывалился человек. Зачерпнул горсть снега, протер лицо.

— Он? — шепотом спросил техник, хотя услышать их из звукоизолированного фургона с надписью «Салтовский хлебозавод» человек явно не мог.

— Он, — так же шепотом ответил Лысенко.

Человек постоял, вытер лицо, потом задрал голову и посмотрел на окна второго этажа. Они были темными.

Техник в наушниках услышал, как несколько раз подал голос кот. Потом донеслись какие-то невнятные шумы и шорохи и что-то свалилось на пол.

— Почему она свет не включает?

— Откуда я знаю? Сейчас позвоним. — Лысенко быстро набрал номер.

Вышедший из подъезда человек прошел в трех шагах от темного, залепленного снегом хлебного фургона, на ходу застегивая пуговицы длинного пальто и что-то бормоча сквозь зубы.

* * *

— Катерина, ты говорить можешь?

— Могу. — Она вздохнула, уперлась спиной в стену и блаженно вытянула ноги. Очень хотелось ответить, что «могу, но не хочу», но тогда пришлось бы долго объяснять, почему именно она не хочет. Лысенко так просто не отцепится.

— Что ж ты, Катька, мужика продинамила? — весело поинтересовался голос. — Авансы целый вечер раздавала, а потом перед носом дверью хлопнула? «Я не пускаю кого попало в свою квартиру!» — гнусным тенорком пропел он.

Она промолчала, шевеля затекшими от проклятой модельной обуви пальцами ног.

— Ты чего молчишь? — спросил он уже другим, «человеческим» голосом. — Устала?

— Ужасно устала, — ответила она тихо.

— Ты умница, все как надо сделала. Я, честно говоря, даже не ожидал.

Не ожидал он! Катю внезапно охватила какая-то глупая, неконтролируемая злость. Все они от нее не ожидали! Сколько она сил положила на этого Юшко! Сидит на полу как выжатая! Да он ее сейчас чуть не изнасиловал в гараже!

— Я тоже от вас не ожидала, — ядовито заметила она.

— Чего?

— Того! Джип в гараже стоит! Тот самый! А если он номера срисовал?

В трубке помолчали, потом Лысенко виновато произнес:

— Ну ты же его отвлекла?

— Отвлекла, — зло бросила она и шмыгнула носом. — И что теперь делать? Я наплела, что машина моя, я на ней на дачу езжу. Убирайте его оттуда к чертовой матери!

— Умница, — похвалил Лысенко и приказал: — В гараж его больше не пускай.

— А куда пускать?!

— Ну, чего ты так разбушевалась? Все уладим. Машинку утречком заберем. Я думаю, он про нее и не вспомнит. А если вдруг вспомнит, скажешь, что в автосервис отогнала, на ремонт. Да, как-то нехорошо вышло… Извини. Слушай, ты сейчас выпей чего-нибудь, чаю сладкого погорячее, можно с коньячком, — и спать. И валерьянки пару таблеток. Слышишь?

— Слышу, — буркнула она. Валерьянки! В таком состоянии никакая валерьянка не поможет.

— Завтра после оперативки созвонимся. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Она с силой нажала на кнопку отбоя. Не хотелось вставать с пола, в приказном порядке пить валерьянку… Сидеть бы вот так, в углу, и ни о чем не думать. Афиноген, покрутившись в темной и пустой кухне, вернулся, аккуратно, не зацепив нигде тонких прозрачных колготок, прошел прямо по ногам, уселся точно посередине Катиного живота и поощрительно боднул ее головой.

— Ну хорошо. — Прижав его к себе, она с усилием поднялась. — Уговорил. Тебе корма, мне валерьянки. А хочешь, тебе валерьянки, а мне корма?

С улицы было видно, как в квартире на втором этаже вспыхнуло окно. Хлебный фургон с надписью «Салтовский хлебозавод» тоже ожил и выехал со двора.

* * *

Это был, наверное, самый странный период в ее жизни. Она так вжилась в образ Екатерины Соболевой, владелицы ресторана, состоятельной женщины, возможно убийцы собственной матери и, разумеется, стервы, что у нее изменились походка, мимика, привычки, взгляд — еще немного, и не будет пути обратно. Не станет той милой и немного неуверенной в себе Кати Скрипковской, а ее место займет властная, резкая, нагловатая красотка.

Да и к образу жизни этой особы она, как ни странно, начала привыкать — много курила, спокойно и уверенно отдавала распоряжения, научилась ходить целый день на каблуках и не лезть пальцами в накрашенные глаза. К своему навязчивому поклоннику она также несколько попривыкла — хотя как можно было привыкнуть к гранате с выдернутой чекой? К бомбе с часовым механизмом? Но Юшко почему-то не торопился, вел себя как обыкновенный влюбленный — назначал свидания, дарил цветы. Они встречались сегодня уже шестой раз — не многовато ли?

«Либо у него кишка тонка, либо убийца — другой, а он, так сказать, только готовит плацдарм, — думала она ночью. Финя, как всегда, бесшумно спал под боком. — Но зачем тогда он так долго за мной ходит? Достаточно было показать меня кому надо, и все. Да, как же я забыла! Им ведь нужен несчастный случай! Несчастный случай…»

Больше всего она боялась оставить своего поклонника наедине с ключами от квартиры и поэтому никогда не бросала сумку без присмотра, а потом и вовсе аккуратно пришила к нескольким вещам потайные карманы и прятала ключи там, хотя это было ужасно неудобно. Но уберечь ключи стало ее манией. Боязнь того, что они завладеют ключами и снимут дубликат, дошла у нее до какого-то болезненного состояния. И только ночью, вернувшись наконец в квартиру, она чувствовала себя в относительной безопасности. Однако иногда ей казалось, что она слышит скрежет ключа в замке, и Катя обливалась холодным потом, хотя точно знала, что ключи все время были при ней и ее навязчивый поклонник не имел к ним доступа. Из-за такого странного, неестественного образа жизни она практически перестала спать, хотя всю неделю замещала в «Париже» болеющего завхоза.

По ночам, измотанная дневной работой и вечерними свиданиями, она, тем не менее, совершенно не спала. По совету врача пробовала пить снотворное. От него она ненадолго засыпала, но сон был тяжелый, рваный, и утром у нее едва хватало сил, чтобы подняться. У нее притуплялось внимание, голова была как чужая, и поэтому от снотворного она категорически отказалась. И Лысенко, и Банников, и даже сам Степан Варфоломеич советовали ей пока бросить ресторан — но из какого-то дикого упрямства она продолжала ходить и исполнять обязанности завхоза. Да и не могла она пообещать и не сделать! Тем более она знала, что действительно там нужна. Инна носилась целыми днями по каким-то делам, увольнялись не пришедшиеся ко двору люди и набирались новые, не хватало то уборщиц, то гардеробщиц, все время приходилось изворачиваться, крутиться, а завхоз и не думала выздоравливать от какого-то особо зловредного гриппа. Наталья звонила каждый день и также уговаривала ее бросить все и отдохнуть, видимо по голосу слыша, что Катя находится на пределе физических возможностей. Но как она могла трусливо сбежать после всего, что Наталья для нее сделала? И неважно, какие у Натальи Антипенко отношения с Банниковым, — у нее с Натальей свои счеты. И Катя работала, трудилась на совесть, быстро освоив несложную, но отбирающую много сил, кропотливую и мелочную службу завхоза.