— Почему ты решил ее изнасиловать? Пьяный был? — спросил я с единственной целью прервать его болтовню, которая уже начинала действовать на нервы. Мне было абсолютно неинтересно, почему вдруг Такаси пришла в голову мысль изнасиловать молоденькую девушку с розовым лицом, которой так шло корейское платье.
— Я не был пьян. Я ведь все время утверждал, что реальный мир нужно строить трезвым. Нет, Мицу, я решил сделать это совершенно трезвым. Я был трезв и горел желанием переспать с ней, — повторил Такаси со злобной усмешкой на застывшем лице.
— Но, Така, ты же сам говорил, что спал с Нацу-ко, не испытывая никакого желания? — выстрелил я из пушки злонамеренности в брата и жену, которая по-прежнему стояла рядом с ним на коленях и растерянно смотрела на него.
Со все усиливающимся отвращением я наблюдал, как Такаси пришел в замешательство, стал даже жалок, но жена продолжала неотрывно смотреть на него с тем же растерянным видом, только побледнела еще сильнее. Лицо Такаси, испачканное кровью убитой, стало еще темнее от прилившей к нему его собственной крови, и я с трудом сдержался, чтобы не закричать: «Отвратный, отвратный!» Брат, которому сейчас стыдно перед женой за то, что его разоблачили, выглядит неоперившимся птенцом. А еще корчил из себя преступника, способного на любое насилие! Может быть, Такаси не смыл с себя кровь жертвы не только ради хвастовства передо мной, но чтобы и в собственных глазах подольше оставаться преступником. Он сделал отчаянную попытку заменить прилившую к его лицу кровь замешательства кровью насилия. И чтобы разоблачить мое коварство и доказать, что и сейчас еще желание не остыло в нем, сказал:
— Эта распущенная девчонка — до чего же она соблазнительна! Да еще и молодая. Так мне захотелось ее!
Жена, прикусив губу, откинулась назад. В ее потускневших глазах, не видящих никого, включая и Такаси, я заметил отчаяние и гнев человека, брошенного на произвол судьбы. Ну что ж, теперь она уже больше не любовница Такаси — это точно. Но и ко мне она не вернулась. Во всех повестях о прелюбодеянии такова участь мужа, жестоко покаравшего любовника жены. Правда, я не карал Такаси — просто с презрением констатировал, что он нисколько не изменился, остался таким же, каким был в детстве, когда старался вызвать сочувствие старших, говоря, что его покусала сороконожка. Это презрение вернуло мне способность наблюдать. Впервые с того момента, как я узнал о безвыходном положении Такаси, я освободился от растерянности, от стягивавших меня бинтов напряжения. Жена отодвинулась от Такаси, и мы с Хосио приблизились к нему. Такаси тут же покинуло отупение, и он, стремительно прижав к себе ружье, отскочил. Мы с Такаси стояли друг против друга на расстоянии, позволявшем вести беседу.
— Така, ты сказал, что пытался изнасиловать эту девушку, но, когда она стала сопротивляться, ударил ее камнем и убил. Но ведь это неправда, — начал я выкладывать свои сомнения.
— Спроси у отшельника Ги. Пусть он расскажет тебе, что видел! — резко возразил Такаси, и в голосе его послышалась настороженность.
— Он всего лишь обычный слабоумный. Как ты его подучил, так он и будет утверждать. Ты никого не убивал, Така.
— Какие у тебя основания говорить с такой уверенностью? Посмотри, Мицу, на кровь, в которой я весь выпачкан. Пойди взгляни на труп девушки, который бывшие члены футбольной команды отнесли домой! Голова ее размозжена камнем. Почему ты, Мицу, издеваешься надо мной, с такой самоуверенностью настаивая на своей вовсе не основательной выдумке?
— Девушка, безусловно, погибла — в этом нет сомнения. Может быть, даже, как это ни ужасно, размозжила себе голову. Но я убежден, что ты, Така, не совершал этого преступления преднамеренно. Да ты и не способен на это. И в детстве, когда ты пытался напугать всех, говоря, что тебя покусала сороконожка, то ведь заранее, предусмотрительно ловил безвредную. Ты — слабак, Така. Девушка погибла в результате несчастного случая.
— Завтра утром, когда взбешенные мухи из деревни примчатся, чтобы схватить меня, отшельник Ги расскажет обо всем, что произошло. Чем отрицать все и выдумывать, лучше послушай его, — продолжал упорствовать Такаси. — Он расскажет, как я ударил камнем распутную девчонку, которая, сопротивляясь, как бешеная кошка, еще и издевалась надо мной. Ты ведь можешь себе представить, как опасно издеваться над вожаком в разгар бунта?
— И ты надеешься, что люди поверят свидетельству этого слабоумного, в безумстве которого они не сомневаются уже несколько десятилетий? — сказал я и впервые пожалел погрязшего в детских грезах Такаси, которому так хотелось быть убийцей.
Услыхав свое имя, отшельник Ги наполовину высунулся из угла и, прислушиваясь к разговору, повернул к нам маленькое, заросшее серыми волосами ухо. Мы, видимо, представлялись ему судьями, вершителями его судьбы, будто бы от нас зависело, считать ли преступлением его безумную отшельническую жизнь. Но практически он был не в состоянии даже понять, о чем мы говорим, точно мы разговаривали на языке неведомой страны, он просто слушал молча, с многозначительным видом. Потом отшельник Ги задумчиво вздохнул.
— Ги, не перетруждайся! Твоя работа — завтра. А пока иди спрячься в сарае и спи! — приказал Такаси старику.
Тот сразу же вскочил и почти бесшумно, как ночной зверь, чуть ли не бегом скрылся в темноте. Я подумал, что Такаси не хочет, чтобы Ги слышал мои сомнения по поводу убийства. Мое первоначальное предположение, что произошел несчастный случай и Такаси просто воспользовался этим, переросло в уверенность. Неясным остался лишь вопрос, зачем понадобилось Такаси, взяв в свидетели сумасшедшего, назвать себя убийцей и тем самым объявить войну всей деревне. Сейчас, когда идет речь о Такаси, я волен свидетельствовать, что произошел несчастный случай, хотя Такаси действительно имеет к нему некоторое отношение, что и дает ему возможность выдавать себя за убийцу, но в то же время сам Такаси, понимая это, волен отказаться или не отказываться от плана объявить войну, взяв себе в союзники отшельника Ги.
— Зачем ты увез девушку к Китовьему камню? — начал я допрос защиты вопреки воле обвиняемого. Китовий камень — это утес, действительно похожий на огромное млекопитающее, торчащий на крутом склоне, где проходит дорога к мосту. Он выдается вперед, почти перегораживая дорогу и закрывая вид на мост. Метрах в пятидесяти от этого камня и до моста дорога не только резко идет под уклон, но еще и петляет без конца, и на этом участке очень часто случаются автомобильные катастрофы — в общем, не самое удобное место для любовного свидания в зимнюю ночь.
— Я собирался переспать с ней прямо в «ситроене» и искал подходящее место, где бы остановиться. Если поставить машину у Китовьего камня, никому из деревенских не придет в голову идти туда подсматривать, разве только отшельнику Ги. И от моста, где установлена круглосуточная охрана членов футбольной команды, тоже ничего не видно: утес загораживает, — сказал Такаси, сохраняя настороженность.
— Судя по тому, что ты прижал девушку к Китовьему камню и ударил по голове, тебе удалось ее схватить, когда она, сопротивляясь, выскочила из машины?
