Завязался разговор, и к нему присоединились все. Вейн заметил, что музыка, которую они только что слушали, звучала на вечерний лад.
– Она подобна истории, начатой в час молитвы иша. Те, кто слушает ее, знают, что рассказчик должен закончить до вечернего звона.
Кошачий Отец сидел, думая о своем. Он слушал нечто другое. Снаружи послышался шум голосов, и Салим бросился к окну. Бэльян последовал за ним. Улочка внизу была запружена людьми, и некоторые из них с любопытством смотрели наверх. Другие потрясали кулаками. Беда, однако, пришла с противоположной стороны комнаты. Засов на двери внезапно сломался, и дверь распахнулась. Вошла пара мамлюкских охранников, а за ними возник давадар, как всегда элегантный и весьма довольный эффектом, произведенным его появлением. За спиной у него было еще с полдюжины мамлюков.
– Приветствую хозяина этого дома. Мир и благословение тем, кто живет в праведности. Прошу Отца верить мне, когда я говорю, что не стал бы по своей воле причинять беспокойство ему и его гостям, – и тут он почтительно всем поклонился, – но у меня при себе фирман от султана, предписывающий мне препроводить вас в Цитадель и содержать в ее стенах столько, сколько ему будет угодно, а воле султана и вы, и я должны равно повиноваться.– Давадар в притворном сочувствии вскинул брови.– Прошу вас следовать за мной.
Отец не шевельнулся.
– Повинуясь воле султана, человек, как я всегда считал, лишь исполняет волю собственную. Приглашение от султана всегда желанно.– Отец говорил вкрадчивым голосом.– Могу я узнать причину, по которой султану необходимо мое присутствие?
– Чиновник султана никогда не откажет в просьбе, высказанной в столь вежливой форме. Одна женщина, некая Фатима (кстати, ныне она мертва), предстала сегодня утром перед судом султановым по обвинению в многочисленных зверских убийствах. В процессе недолгого судебного разбирательства она выдвинула против вас обвинения, несомненно абсурдные и, конечно же, маловразумительные. Такова вкратце суть дела. Мы с нетерпением ждем вашего содействия в истолковании ее слов.
– О, в таком случае…– Кошачий Отец взглянул на Салима и щелкнул пальцами. Салим набросился на давадара, но на пути его встал один из охранников. Сцепившись в борцовской схватке, они грузно рухнули на пол. Вейн тем временем бросился на второго охранника. Пока некоторые из учеников бегали в поисках оружия, драка уже завязалась по всей комнате и перешла на колоннаду. Музыканты забились в угол. Мальчик сидел среди них, дрожа и закрыв лицо руками. Отец стоял сбоку от Бэльяна, занеся над головой посох – то ли угрожая кому-то, то ли колдуя. Приблизиться к нему никто не осмеливался. Бэльян услышал, как он громко велит одному из учеников сбегать и привести на помощь Жана Корню и его приверженцев.
Отметив про себя это странное и неожиданное распоряжение, Бэльян не попытался его осмыслить. Быть может, он просто ослышался? Будучи безоружным, Бэльян понимал, что вступить в драку не может (да и на чьей стороне, интересно, он должен сражаться?). Вейн извлек из-под крысиного пальто длинный кинжал и первым потребовал жертв. Внезапно свободная его рука опустилась к поясу, а потом он швырнул из открытого мешочка в лицо своему противнику перец и принялся потрошить ослепленного мамлюка. Вскоре перец уже летал повсюду, ибо Вейн был не единственным учеником Отца, носившим подобную сумочку для защиты от разбойников. Шум был невероятный – самый распространенный прием состоял в том, чтобы сблизиться с противником и исполосовать ему зад, и несколько человек лежали и сидели на краю свалки, вопя от мучительной боли. Два смуглых противника, потеряв оружие, ритмично совершали попытки размозжить друг другу череп о стену. После первого нервного натиска и нескольких яростных атак сражение поутихло. Оно превращалось в борьбу на истощение, и некоторые, уже не в силах поднять оружие, стояли, согнувшись и предусмотрительно глядя друг другу в глаза, и судорожно пытались перевести дух.
Новый импульс сражению придало появление прокаженных. Второй раз распахнулась дверь.
На миг Жан Корню, в полных доспехах, кроме шлема, застыл на пороге, заполнив собою дверной проем. Затем, обнажив меч, он вошел, а за ним ввалилась толпа страшных, обезображенных шрамами воинов – прокаженных рыцарей и сопровождавших их монахов нищенствующего ордена. Измученных мамлюков было меньше числом, а главное – они испытывали ужас перед новым противником. Даже давадар, который поначалу пытался избегать единоборств, попал в затруднительное положение и сражался, вынужденный защищать свою жизнь. Казалось, уже близка победа Кошачьего Отца – и Жана Корню.
Потом, совершенна неожиданно, сражавшиеся разошлись. Послышались хриплое дыхание измученных людей и изредка повторявшиеся всхлипывания раненых. В третий раз были силой открыты ворота Дома Сна – на сей раз стражей султана. Не менее сотни мамлюков ввалились во двор и рассыпались по дому. Сначала один эмир, потом другой пробрались, работая локтями, в концертную комнату, где Кошачий Отец и Жан Корню уже стояли бок о бок. Наконец вошел сам Кайтбей, а за ним протиснулась в уже переполненную комнату свита. Мамлюкские охранники с обнаженными мечами выстроились вдоль стен.
Султан молча, в гневе воззрился на Кошачьего Отца. Тогда заговорил Отец:
– Приветствую вас. Меня огорчает то, что султан вынужден застать в моем доме такой беспорядок.
Застонал умирающий.
– Мы не были готовы к вашему визиту.
– А мы не ожидали, что вы не примете приглашение, которое мы прислали вам с давадаром.
– Как раз теперь я спешу подчиниться.
– Не стоит себя утруждать. Суд над вами мы устроим здесь.
– Суд надо мной? Кто обвиняет меня и в чем я обвиняюсь?
– Фатима, женщина, обвиненная в убийстве, представ перед нами, заявила о своей связи с вами и обвинила вас в подготовке заговора с целью свержения правительства.
– Вызовите эту свидетельницу, дабы я мог опровергнуть ее лживое заявление.
– Ее больше не существует.
– Тогда никто меня не обвиняет и я ни в чем не обвинен.
– Вы дерзите. Есть и другие обвинения, и мы нашли других свидетелей.– Затем, обращаясь к мамлюкским охранникам: – Пускай приведут во двор тех двоих.
Все толпой спустились во двор, где в окружении охранников-хазакиев, перед черным паланкином, который покоился на плечах у нубийских невольников, стояла женщина, закрытая чадрой и облаченная в черное.
Давадар лениво показал на нее:
– Женщина эта обвиняет Жана Корню, известного на Западе как Великий Магистр бедных рыцарей Святого Лазаря, в убийстве Грязного Йолла, сказителя, знаменитого на весь Каир, но она также обвиняет Кошачьего Отца в том, что он «посадил Йоллу на спину обезьяну» – сие последнее выражение является, полагаю, малоизвестной частью криминального арго.
Бэльян внимательно вгляделся в невысокую фигурку и узнал в ней сестру Йолла Марию.
Давадар продолжал:
– Обвинения ее подтверждает и дополняет другой свидетель, патриотически настроенный гражданин, хотя и калека.
