- Это неправда. Единственные деньги, что я держу в доме, - у меня в бумажнике, и это всё. 20-30 долларов.
- Давай поглядим.
- Пожалуйста.
Рамон извлек бумажник. Там лежала одна двадцатка и три бумажки по доллару.
Линкольн выхватил его:
- Я забираю!
- Что с вами такое, Линкольн? Если вам нужны деньги, берите. Только бумажник отдайте. Там внутри мои вещи - права, всякие необходимые мелочи.
- Пошел на хуй!
- Что?
- Я сказал "ПОШЕЛ НА ХУЙ"!
- Послушайте, я вынужден попросить вас, мальчики, покинуть этот дом. Вы становитесь буйными!
- Вино есть еще?
- Да, да, есть и еще! Можете все забирать - десять или двенадцать бутылок лучших французских вин. Пожалуйста, забирайте и уходите! Умоляю вас!
- За свои 5 штук ссышь?
- Я искренне вам говорю: здесь нет никаких спрятанных пяти тысяч. Говорю вам искренне от самого сердца - здесь нет никаких 5 тысяч!
- Ах ты хуесос лживый!
- Почему обязательно так грубить?
- Хуесос! ХУЕСОС!
- Я предложил вам свое гостеприимство, свою доброту. А вы звереете и становитесь очень недобрыми.
- Это что - жрачка, что ты нам на тарелке вынес? И ты это называешь едой?
- Чем она вас не устроила?
- ЭТО ЕДА ПЕДИКОВ!
- Я не понимаю?
- Маленькие маринованные оливки... яйца фаршированные. Мужчины такую срань не едят!
- Но вы же съели.
- Так ты еще пререкаться, ХУЕСОС?
Линкольн вскочил с оттоманки, шагнул к Рамону в кресле, съездил ему по лицу, жестко, всей ладонью. 3 раза. У Линкольна были большие руки.
Рамон уронил голову, заплакал.
- Простите. Я только пытался сделать все, что могу.
Линкольн взглянул на брата:
- Видишь? Ебаный хлюздя! РЕВЕТ КАК МАЛЕНЬКИЙ! НУ, Я ЕМУ СЕЙЧАС ПОРЕВУ! Я ЕМУ СЕЙЧАС ТАК ПОРЕВУ, ЕСЛИ ОН 5 ШТУК СВОИ НЕ ВЫХАРКАЕТ!
Линкольн взял бутылку, крепко к ней приложился.
- Пей, - сказал он Эндрю. - Нам еще работа предстоит.
Эндрю тоже крепко приложился к своей бутылке.
Затем, пока Рамон плакал, они оба сидели и пили вино, поглядывая друг на друга и размышляя.
- Знаешь, что я сделаю? - спросил Линкольн у брата.
- Что?
- Я заставлю его у меня отсосать!
- Зачем?
- Зачем? Да просто смеху ради, вот зачем!
Линкольн отхлебнул еще, подошел к Рамону, поднял за подбородок его голову:
- Эй, уёбище...
- Что? О пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!
- Ты у меня хуй сосать будешь, ХУЕСОС!
- О нет, прошу вас!
- Мы знаем, что ты гомик! Готовься, уёбок!
- НЕТ! ПРОШУ ВАС! ПРОШУ!
Линкольн пробежался пальцами по своей ширинке.
- ОТКРЫВАЙ РОТ!
- О нет, пожалуйста!
На этот раз Линкольн ударил Рамона сжатым кулаком.
- Я люблю тебя, Рамон: Соси!
Рамон открыл рот. Линкольн всунул кончик своего члена ему между губ.
- Укусишь меня, уёбище, - и я тебя УБЬЮ!
Рамон, плача, начал сосать.
Линкольн шлепнул его по лбу.
- ЖИВЕЙ давай! Больше жизни!
Рамон задвигал челюстями быстрее, пустил в ход язык. Затем, чувствуя, что сейчас кончит, Линкольн схватил Рамона за волосы на затылке и вогнал его до самого основания. Рамон подавился, задохнулся. Линкольн оставил его во рту, пока он не опустел.
- Так! Теперь отсоси у моего брата!
Эндрю сказал:
- Линк, да я лучше не буду.
- Зассал?
- Нет, не в этом дело.
- Кишка тонка?
- Нет, нет...
- Хлебни-ка еще.
Эндрю хлебнул. Чуть-чуть подумал.
- Ладно, пусть пососет.
- ЗАСТАВЬ ЕГО!
Эндрю встал, расстегнул ширинку.
- Готовься сосать, уёбок.
Рамон сидел и плакал.
- Подними ему голову. Так ему по-настоящему нравится.
Эндрю поднял голову Рамона.
- Мне не хочется тебя бить, старик. Открой рот. Это недолго.
Рамон раздвинул губы.
- Во, - сказал Линкольн. - Видишь, сосет. И никакой суеты.
Рамон задергал головой энергичнее, пустил в ход язык, и Эндрю кончил.
Рамон выплюнул все на ковер.
- Сволочь! - сказал Линкольн. - Ты должен был это проглотить!
Он подошел и дал Рамону пощечину - тот уже перестал плакать и, похоже, пребывал в каком-то трансе.
Братья опять уселись, допили вино из бутылок. Нашли в кухне еще. Вынесли в гостиную, раскупорили и приложились снова.
Рамон Васкес уже напоминал восковую фигуру покойной Звезды в Голливудском Музее.
- Получим свои 5 штук и отвалим, - сказал Линкольн.
- Он же говорит, что их тут нету, - сказал Эндрю.
- Педики - прирожденные вруны. Я их из него вытрясу. Ты сиди и винцо себе пей.
А я этим гондоном займусь.
Линкольн поднял Рамона, перевалил себе через плечо и отнес в спальню.
Эндрю остался сидеть и пить вино. Из спальни доносились какие-то разговоры и крики. Тут он увидел телефон. Набрал нью-йорскский номер, за рамонов счет. Там жила его бикса. Она свалила из Канзас-Сити за лучшей жизнью. Но до сих пор писала ему письма. Длинные. Жизнь пока не улучшалась.
- Кто?
- Эндрю.
- О, Эндрю, что-нибудь случилось?
- Ты спала?
- Собиралась ложиться.
- Одна?
- Ну конечно же.
- Так вот, ничего не случилось. Этот парень меня в кино протащит. Говорит, у меня лицо утонченное.
- Ох, это же чудесно, Эндрю! У тебя прекрасное лицо, и я тебя люблю, сам знаешь.
- Конечно. Как у тебя там, киска?
- Не очень, Энди. Нью-Йорк - холодный город. Все только в трусики норовят залезть, им одного подавай. Я официанткой работаю, сущий ад, но думаю, что получу роль во внебродвейской пьесе.
