Павел отвел глаза и не нашел что возразить. Слишком успешно он гнал эту мысль от себя по дороге.
— Ящеры не смогут вернуть тебе твою силу, — выговорил он. — Да тебе ведь это и не нужно. Но остальное — почти все что угодно…
— Павел! — Она перебила резко, с отчетливой обидой в голосе. — Оставь! У меня еще есть пара дней, за это время я могу обеспечить себе любое будущее. Лю-бо-е!
— Конечно, — произнес он и, едва не подавившись, проглотил мерзкий вопрос: «Только себе?»
— Так что джинн на службе в отделе — это здорово. Но без него вы тоже справитесь.
— Конечно, — тупо повторил Павел. — Рано или поздно… Но есть ведь еще кое-что, Тома. Ты когда-нибудь держала в руках чужую судьбу? Не жизнь родного человека или врага за горло, а судьбу постороннего, ничем тебе не обязанного, но и ничем не провинившегося? Сомневаюсь, школьно-юношеские романы здесь не в счет. Но только так вышло, что теперь от тебя зависят судьбы миллионов разумных. Можно даже сказать громко и патетично: судьба целого мира. Я никогда не возьмусь судить, хорош он или плох. Я не возьмусь судить, правы они или нет, а если да, то по отношению к кому… Потому что они просто живут так, как умеют, как им назначено Древом.
— Не обманывай хотя бы себя, — снова перебила Тома. — Ты же их почти ненавидишь именно за то, что они такие и живут как умеют.
— Да, — легко согласился Павел. — Может быть, и ненавижу… во всяком случае, некоторых из них. Только это не имеет никакого значения, потому что не дает права решать судьбу всех остальных.
— Правильно. — Тома криво усмехнулась и порывистым движением допила рюмку. — Ты хочешь, чтобы это сделала я!
— Да ни фига! Я хочу, чтобы ты всего лишь позволила им самим сделать свою судьбу. Заряди камень, и пусть только попробуют после этого не выжить!
Павел вытащил кольцо и под ошеломленным взглядом Сергеева бросил его перед собой на стол.
— Вот это да… — выдавил опер.
Посмотрел на Тому. Ее рейтинг в глазах Федора стремительно рос, он слишком хорошо помнил роль этой безделушки в кризисе недельной давности. Сама же студентка не отрывала взгляда от кольца.
— Так и знала, что этим кончится, — прошептала она. — Как только увидела его… Тысячи миров в Древе нулифицируются ежеминутно, Павел. Не в твоих силах спасти всех! И даже не в моих…
— Безусловно. — Он кивнул. — Законы Древа не в нашей власти. Но если вселенная распорядилась так, что мне… и тебе выпал шанс… Смотри-ка, я начал говорить как гиперборей. И все же… Когда-то я участвовал в нулификации одного из миров. Это было нужно не только Ассамблее — Земле тоже. Я застрелил их агента… Агентессу. А потом стоял и смотрел, как она умирает и вместе с ней умирает ее мир — сателлит ветви атлантов. Миллиарды не каких-то разумных ящериц — людей. Но вселенная распорядилась так, что либо мы, либо они, а значит, никаких угрызений совести… Только сейчас такой выбор не стоит.
— И даже наоборот, — подсказала Тома.
— Да, — согласился Павел. — Благотворительность и выгода в одном флаконе. Ни одного аргумента против.
— В таких случаях обычно все кончается плохо, — изрек внезапно Сергеев, и Павел с Тамарой в одинаковом удивлении уставились на опера. — Это я так, к слову, — фальшиво смутился тот. — А то вы слишком уж непонятно беседуете.
— Ну так скажи понятно, Федь, — внезапно заинтересовалась Тома. — Не все ж тебе байки ментовские под коньяк травить. Спасать мне ящеров или нет?
Павел кашлянул и потянулся за бутылкой. Кажется, за время его отсутствия в этой комнате возникло какое-то свое взаимопонимание…
— Тамарочка… — начал Федор, покосился на коллегу и продолжил более официально: — В общем, знаешь… У меня позиция в этой жизни простая: если оно тебе ничего не будет стоить, лучше помочь.
— Откуда ты знаешь, чего мне оно будет стоить? — удивилась Тамара.
— Ну… Формально предполагаю. Еще ни разу не видел, чтоб колдовство кому-то чего-то стоило.
— Колдовство — может быть. — Она сделала ударение на первом слове. — Но только я не колдунья. И даже не фея.
Федор сообразил, что окончательно запутался, и молча протянул Павлу рюмку. Тот так же молча налил.
— А мне? — обиделась Тамара.
— Смотря по тому, сможешь ли ты потом работать, — проворчал Павел, кивнув на артефакт.
— Смогу. — Она вздохнула. — Даже лучше будет… растормаживает тормоза…
Павел кивнул и нацедил ей полпорции. На всякий случай… Согласие Тамары его не слишком удивило, даром, что ли, она прошла у менталов школу «гармонии травинки перед кручей»? Судьба целого мира не могла оставить ее равнодушной… Гораздо интереснее было бы сейчас понять, зачем он сам так хлопочет за ящеров? Не за всю же их кровь в самом деле?..
— А ну-ка расступись! — преувеличенно храбро скомандовала Тамара. И Павел с Федором послушно подались прочь от столика. Павел прихватил пепельницу и бутылку с водкой. Федор — с остатками коньяка.
И осталось только кольцо…
Тома не стала вставать и принимать эффектных поз. Продолжая крутить в пальцах снова опустевшую рюмку, она откинулась на подушки и закрыла глаза.
— Никогда это не любила, — проворчала она. — Проколы эти ваши… Карта, Древо… Куда хоть ось выводить?
— В Хаос, — выдавил Павел.
— Так и знала… — повторила Тамара и замолчала.
Федор втихаря глотнул прямо из горла. Кивнул Павлу, но тот лишь отрицательно покачал головой — хватит горькую хлебать, ну, как еще работать придется.
Минута прошла в сосредоточенном молчании. Федор хмуро следил за Тамарой — ее губы беззвучно шевелились, будто девушка проговаривала про себя какую-то словесную формулу. Потом вдруг судорожно вздохнула и явственно прошептала: «Ну ладно, хватит…»
И тогда в комнате что-то изменилось.
Будто стало еще тише…
Будто пригасли лампы в люстре…
Звонко хрустнуло стекло столешницы, из-под кольца весело разбежались ниточки трещин. Темный колеблющийся луч медленно сгустился из окружающего воздуха — тонкий столбик от пола до потолка через проклятый камень артефакта…
— Охренеть… — отчетливо произнес Сергеев. Поспешно проглотил последний глоток коньяка и зачем-то перехватил бутылку за горлышко. Неужели собрался огреть Тому в случае развития катаклизма?
Впрочем, ей и так приходилось несладко. Тяжелое хриплое дыхание через приоткрытый рот, бисеринки пота на висках, побелевшие костяшки сжатых в кулачки пальцев…
Столб тьмы становился все тоньше, втягиваясь в чернеющий на глазах камень. А столешница под артефактом уже не прогибалась — она судорожно меняла цвет и, может быть, даже состав. Промелькнул красный мазок, зеленый… Желтая клякса в форме клинового листа… Потом на миг стекло раскалилось почти докрасна…
