Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Его попутчик, тот самый, с кожаной папкой, смотрит на убитого старосту. Большими, круглыми от удивления глазами. Смотрит — и прижимает к груди папку с документами, словно загораживается ей от пули. Вот идиот! Я даже и не думал в него стрелять. Он-то здесь при чем?
«Разбор полетов» был коротким. Мне повезло — все происходившее на улице видела семья поселенцев, живущих по соседству. Кстати, они даже удивились — какого дьявола я так долго уговаривал старосту? По словам мужчины, стрелять надо было раньше. Так или иначе, но в поселке придется проводить новые выборы. Хотя… это уже дела поселенцев. На решение Демидова уйти из поселка эта смерть не повлияет.
— Видишь, с кем приходится работать? — кивает Демидов и горестно отмахивается. — И вот таких идиотов в поселке — больше половины. А ты еще спрашиваешь, почему мы уходим… Потому что большинству нужна не свобода, а царь. Добрый и глупый. Добрый — чтобы разрешил пить и воровать. Глупый — чтобы не спохватился и не начал расстреливать. Допустит несколько таких придурков, как староста, к кормушке, а те недолго думая поставят вертухаев, чтобы остальные пахали на чужого дядю. Задавят — и заставят пахать. На Орден. И назовут это дело дерьмократией, мать их так…
— Ладно, не кипятись. Все хорошо, что хорошо заканчивается.
— Дырка в ноге — это хорошо? А если бы во лбу? Оно тебе надо?
— Закопали бы…
— Его бы точно закопали. Живьем, — добавляет Демидов. — Но и тебя бы похоронили. Эх, дела наши тяжкие…
Рану в бедре залатали. Если честно, я бы и Лену не звал. Чтобы не слушать причитаний и обещаний «пристрелить собственноручно», когда заживет. И не видеть довольную ухмылку Шайя, сопровождавшую эти обещания. Карим глубокомысленно кивал и обещал ей помочь, если понадобится. Ленка показала ему кулак и предложила его самого закопать. Прямо здесь, на окраине поселка. В общем, попало всем, включая Джека, который не вовремя сунулся со своими советами…
А через два дня мы ушли на север. Точнее — на северо-восток. Вдоль побережья. У меня на коленях лежит карта с нанесенным маршрутом. Не доходя до уничтоженного форта Ли, мы повернем на север и уйдем в саванну. Ну их к дьяволу, этих вольных бродяг с автоматами!
За несколько часов до нашего отъезда поселок покинули Аверьянов и Демидов со своими парнями. Вместе с ними ушли двадцать человек из числа русских поселенцев. Четверо — на грузовике, а остальные — на вельботах, вдоль берега.
Мы довольно тепло попрощались с мужиками — и разбежались. Каждый по своей дороге. Кто на запад, кто на восток. Так часто бывает. Ничего; как выразился Аверьянов: «Бог даст, еще свидимся!»
Мне пришлось пересесть в машину Козина. С раненой ногой не попрыгаешь, а головной дозор часто останавливается. Ладно, потерплю немного.
И опять потянулась эта бесконечная дорога. Между оврагов и валунов. Пыль, солнце и жара. Ничего не меняется. Уже знакомые пейзажи и вешки, сделанные из пустых бочек. Когда мы проезжаем бочку с номером двадцать три, Саша невольно морщится. Видно, не забыл ту ночь. «Ночь ножей и перерезанных глоток», — как выразился Карим.
— Ну и дорога! — выругался Шайя, когда вечером мы остановились на привал. — Тьфу! Скучно, как в католическом монастыре. Был бы девушкой — в пути и заняться нечем…
— А ты был в католическом монастыре? — живо интересуется Эндрю, открывая банку консервированных бобов с мясом.
— Карим! — хором возмущаются Настя и Лена. — Ты — и монастырь? Побойся Бога!
— А как же, — важно кивает Шайя, — был, конечно. В женском. Вместе с Медведем. Только нас оттуда выгнали. За профессиональную… — он назидательно поднимает указательный палец, — за профессиональную непригодность.
— За какую? — Саша Козин от смеха заваливается на спину и долго ржет. — Анальную?
— Ну вас к дьяволу, парни! Ничего не понимаете в святых вещах и мощах, — отмахивается Карим. — Нет в вас должного почтения к святой римско-католической церкви. Тьфу на вас, мерзкие богохульники…
Джерри сидит неподалеку от нас и презрительно морщится, слушая наши грубые, как он говорит — казарменные шутки.
Отношение к католикам у Карима особенное. Одна из его симпатий была ревностной католичкой. Даже уговаривала перейти в лоно католицизма. Так сказать, обрести свет истинной веры! Увы, как утверждал Шайя, его в те далекие времена интересовало совсем другое «лоно». Так или иначе, но он до сих пор вспоминает, как родители девушки вели богоугодные разговоры и уговаривали сменить веру. После этих разговоров он возвращался в казарму в очень хорошем настроении. Говорил, что ничто так не бодрит старого парижанина, как богословские беседы на тему греховных связей и порочного незачатия. Потом эта девушка встретила доброго католика, и Карим получил отставку от семьи и полное отлучение от девичьего тела. Надо сказать, что Шайя долго жалел. Вспоминал о девушке в самых нежных выражениях и широко разводил руки в стороны, показывая габариты ее, хм… непоколебимой веры.
Парни довольно ржут, и даже Джерри невольно улыбается, слушая эту историю. В этом весь Карим. Все вокруг веселятся, а он довольно усмехается и ворошит угли костра. Потом, когда каждый вспомнит свою историю, Шайя как-то выключится из разговора. Так часто бывает. Он смотрит на огонь костра и задумчиво теребит шнурок со своим серебряным талисманом. Поймав мой взгляд, он смущенно улыбается и пожимает плечами.
Да, это совсем другая история о Кариме Шайя.
Эту историю он не будет рассказывать в кругу друзей и приятелей, вызывая оглушительный смех и соленые шутки. Это история его настоящей любви. Любви с большой буквы. Любви, которую он умудрился пронести через бесчисленное множество подружек, любовниц и потенциальных невест.
Однажды, примерно в начале восьмидесятых, Карим познакомился с молодой и очень привлекательной дамой. Совершенно случайно. Причем замужней дамой. Что само по себе может вызвать стандартные шутки у мужской половины компании. Такие истории уже превратились в классику жанра. Только его история никак не вписывалась в эти рамки. Потому что они влюбились друг в друга. Да, знаете, иногда так бывает. Быть вместе им оказалось не суждено, но тот сумасшедший роман он запомнит навсегда. Да и я не забуду. Слишком долго мне пришлось вытаскивать Карима из затяжной депрессии, в которую он угодил, когда они решили расстаться. Видел, как они прощались — я сидел в машине неподалеку. Ждал Карима. Наутро мы должны были улетать к новому месту службы. Я не подсматривал, но то, что успел заметить… Никогда не видел, чтобы люди так прощались. Они стояли на узкой парижской улочке, как два… Дьявол! К черту такие воспоминания. Потом нас отправили в командировку, и он немного остыл. Остыл, но любить не перестал. Он и сейчас ее любит. Смотрю, как он дотрагивается до этого языческого амулета. Ее прощальный подарок. Карим смотрит на огонь, прищуриваясь и улыбаясь. Знаю, что он видит. Что ему этот Новый мир? Он видит желтую осень, площадь Тертр. Вереницу уличных художников, музыкантов… и ее глаза. Глаза, светящиеся от любви и нежности к этому сумасброду и романтику, Кариму Шайя. Тому Кариму, который остался в прошлом. Без этой боли в глазах и шрамов по всему телу…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
