На самом деле этот человек, держащий в своих руках огромную власть, был личностью более чем заурядной. Среди его предков, если верить все тем же бардам, встречались и выдающиеся полководцы, и могучие духом государственные мужи, и даже — был такой факт, о котором старались вспоминать пореже — весьма недурные поэты.
Видимо, госпожа Судьба выдохлась на предшествующих поколениях правящей династии, обделив нынешнего властителя буквально во всем. И, может быть благодаря этому, можно было с уверенностью сказать: период правления Шедара III запомнят! Не отличаясь военным талантом, он не отличался и воинственностью, почти прекратив войны, — и лишь мелкие стычки на границах, да время от времени возникающие трения между знатью нарушали мир в стране. Не считая себя особым знатоком наук, он, в отличие от некоторых своих предков, не сгонял огромные толпы сервов на строительство «великих каналов», «великих дворцов» или иных «великих» сооружений, при возведении которых люди обычно умирали как мухи. Не будучи любителем пышных, великолепных празднеств, он не взвинчивал без нужды налоги, зато с бандитами на дорогах гвардейцы, действуя по приказу своего повелителя, разбирались быстро и эффективно — мало кто из них вообще попадал в тюрьмы. Не доживали…
Итак, это был немолодой уже, склонный к полноте человек. Безвольный подбородок несколько маскировался темной с проседью бородкой, а легкая сутулость и заметно ослабевшее зрение говорили о том, что немало времени он уделял делам государственным, куда более скучным, чем пиры, охота или поиск очередной фаворитки.
Седина пробралась и в волосы, в молодости густые и пышные, а сейчас уже порядком поредевшие. Тонкий золотой обруч, олицетворявший собой «малую императорскую корону для приемов личных гостей», ношение которой предписывалось придворным этикетом, был давно снят и небрежно брошен на угол стола. Да и тяжелая императорская булава, с каковой расставаться, по тем же канонам, властителю не следовало даже ночью, валялась в глубине уютного кожаного кресла.
В настоящее время император читал последние донесения с фронта. Это занятие он находил достаточно неприятным — прежде всего потому, что в его Империи происходили события, которые не удалось не то что предотвратить, но даже погасить в зародыше.
Некая герцогиня Блед… Император закрыл глаза, вспоминая… Да, он помнил эту женщину, как-то раз, а может, и два она появлялась при дворе. Да, эта герцогиня, владеющая до смешного крохотным уделом где-то на окраине Империи, собрала армию и к текущему моменту довольно существенно расширила свои владения. Настолько существенно, что пора бы ей и остановиться. Но таковых признаков не наблюдалось.
Лист за листом откладывался в сторону, и с каждым донесением, с каждой внимательно прочитанной строкой император мрачнел все больше и больше. Это уже не мелкие разборки дворян, не бунт холопов и не дерзкая, граничащая с «преступлением против короны», попытка какого-нибудь молодого, с молоком на губах, барона заявить о себе всему миру. Это была война — война на уничтожение, ведущаяся на основе тактики «выжженной земли». Там, где проходили войска герцогини, ничего живого почти не оставалось. Все, кто мог держать в руках оружие, непостижимым образом присоединялись к стремительно растущей армии, и вся живность отправлялась этой армии на корм. А еще… император снова взял в руки один из уже прочитанных пергаментов…
«…А еще в городе, что зовется Фаурвел, нашли мы детей, числом шестьдесят три, возрастом от младенцев, еще грудь сосущих, до отроков, весну осьмую встретивших. И отроки те, что постарше, сказывали, что матери и отцы их, а такоже братья да сестры старшие в армию пошли. А дети те, что нашли мы, были дня три как не кормлены, и иные уж помирать собирались, но капрал, что отрядом гвардейцев командовал, повелел из всех мешков еду доставать да детей тех кормить. А в домах, что в городе том были, припасов никаких не нашли, что было, то люди, в армию ушедши, с собой забрали, а такоже живность всякую и сено запасенное даже. Детей тех капрал распорядился на подводы погрузить, да везти до другого какого города, где их по домам разместить…»
В дверь осторожно постучали.
— Кто? — спросил император, отрывая от пергамента мрачный взгляд.
В приоткрывшуюся створку скользнул слуга и склонился перед властителем.
— Ваше величество, его сиятельство герцог маршал Фипус и его мудрость Архимаг Сандор со спутниками прибыли во дворец и просят об аудиенции…
— Проси, и побыстрее! — Император не сдержался и добавил: — Ну, чего стоишь?
Слуга исчез как по волшебству. Когда хозяин отдает приказ, его надо исполнять как можно быстрее, а уж если он требует поторопиться — то понимать это следует буквально. Каким бы мягким ни был характер его величества, но все же отсутствие долготерпения было одним из унаследованных императором качеств.
Не прошло и полминуты, как двери распахнулись настежь. Зная привычки своего господина, слуга не стал долго и торжественно объявлять прибывших со скрупулезным перечислением титулов и заслуг перед короной. За это он удостоился награды в виде чуть заметного одобрительного кивка Шедара.
В комнату вошли четверо. Высокий, чуть ли не на полторы головы выше низенького императора, мужчина, облаченный в вороненую кольчугу, перетянутую поясом из золотых пластин. По тому, с какой небрежностью он придерживал на боку увесистый меч, сразу становилось ясно, что эта вещь служит ему совсем не для красоты. Был он абсолютно лыс, и только косматые, сросшиеся на переносице брови, придававшие ему злобное выражение, составляли растительность на лице. Несколько старых шрамов и вовсе превращали его лицо в страшную маску. Впрочем, в каком-то смысле это и не была маска — герцог Фирус де Галагар, маршал Империи, был человеком жестоким. Его боялись все — даже его гвардейцы, которые боготворили своего командира, но при этом боялись проштрафиться перед ним куда больше, чем перед самим императором. Пару раз Шедар поручал герцогу лично уладить особо неприятные конфликты на границах Империи — и каждый раз после этих «улаживаний» конфликтовать Империи становилось просто не с кем.
Второй человек, приветствовавший императора как равный — легким наклоном головы, был уже немолод. Судить о его истинном возрасте было сложно — лишь близкие ему люди знали, что Архимаг давно уж перешагнул столетний рубеж, но выглядел не более чем на пятьдесят (а уж о том что чуть более двадцати лет назад он благополучно стал отцом, вообще было мало кому известно). Возраст и внешность опытного мага — суть вещи разные, а Сандор был не просто опытным — он был лучшим. Бессменный уже много лет ректор школы Сан, известного по всей Империи рассадника магических искусств, он сам давно стал своего рода легендой.
Двоих других император не знал. Высокая, великолепно сложенная блондинка, на вид лет двадцати пяти, держалась ровно, без тени подобострастия или робости в присутствии императора. На ней был изящный дорожный костюм, столь выгодно подчеркивавший ее точеную фигуру, что император на мгновение пожалел, что ему не на десяток лет меньше. Впрочем, если эта девочка — одна из ближайших помощниц Сандора, то она, с равным успехом, может быть и постарше самого Шедара. Мужчина, занявший позицию чуть позади, выглядел менее импозантно, скорее всего какой-нибудь секретарь.
