Кстати, еще до коронации, которую мысленно царь уже приурочил к собственному юбилею, к двенадцатому ноября, — так еще и экономнее, все одно гуляние устраивать, так лучше одно, чем два — нужно с нареченной и с будущим наследником к дяде слетать. Романьос не стар, наследника не назначает, однако ведь и он не вечен, да и сам институт президентства доживает последние десятилетия во всех развитых странах. Даже пожизненное президентство — не решение проблемы, только отсрочка. Монархия неизбежна, ибо только она для человека естественна, а что естественно, то человеку и необходимо.
Царь без посторонней помощи облачился в спецодежду — в джинсы и куртку-венгерку — и перешел в малый кабинет, с видом на крохотное юсуповское кладбище, на котором что ни могила, то статуя работы Кановы или уж как минимум Непотребного. Тут стоял изолированный от внешнего мира компьютер, прозванный по имени славного героя русской Калифорнии Сысоя Слободчикова, сажавшего персиковые сады на реке Славянке — «Дон Сысой». Дон Сысой был зациклен на самой серьезной, кроме кавелитства и личной жизни, проблеме российского императора — на создании нормального императорского дома для нужд управления тем, что нынче представляют из себя Соединенные Штаты Америки, пятидесятизвездочная нелепица, не способная отказаться от средневековой избирательной системы даже для того, чтобы дать победить на выборах хотя бы простому большинству избирателей. Для нужд этой будущей империи Павел шесть лет тому назад пожертвовал гору Казбек.
Теперь гора была целиком источена подземными ходами, и частично в ней уже обосновался Центр Монархических Технологий, консультативный институт лично при императоре, во главе со старшим братом графа Аракеляна — Тимоном Игоревичем, блестящим выпускником Академии Безопасной Государственности, в будущем — имени Георгия Шелковникова. В силу того, что братья по матери оба сами были Шелковниковы, царь надеялся, что сделал для института хороший выбор. Монархия в Соединенных Штатах должна быть восстановлена сразу после наступления нового тысячелетия, а ведь этот народец сам не догадается, нужно династию подобрать, создать дворянство и дать ему умеренные привилегии, ну, и все прочее, это уже работа для Центра и вообще дело техники. Важно претендента найти, — чай, самого-то Павла сколько десятилетий искали, насилу подобрали. А ведь могли и ошибиться. Погибла б тогда и Россия, и Штаты, и весь цивилизованный мир, и остался бы для человечества один путь — на тошнотворный «азан», на голос муэдзина, созывающий правоверных бросить все дела и бормотать невесть что. Ислам — религия, запрещающая выпивку, следовательно, неестественная. А все, что неестественно, человеку совершенно не нужно. Но, к счастью, Павел полагал, что при нынешних шансах человечество еще вполне можно привести к окончательной победе монархического строя, к светлому будущему и просвещенному миру во всем просвещенном мире, покуда непросвещенный мир соберется с силами и уж как-нибудь да просветится.
«Дон Сысой» спел шесть нот государственного гимна, и засиял монитором. Из династий выбрать было очень можно, к примеру, Романовых в Штатах имелось до причинного места и больше, но ни предикторы, ни здравый смысл пользоваться ими не рекомендовали. Кандидатом должен был быть чистокровный уроженец США, кровь и почва прежде всего, но и только. Хорошо подошел бы кто-нибудь из голландцев, Новый Амстердам построили именно они — но Павел имел серьезные опасения, что один голландский предиктор для страны, да еще и не уроженец ее — это уже много. Примелькавшийся за века WASP обозлил бы страну, в которой эта группка давно стала меньшинством. Еще меньше годился поляк, и без того нынешний президент был таковым. Хотя компьютер и не исключал, что сам Джордж Мазовецкий может ночами мечтать о короне императора Георга Первого. Но это его проблемы, афроамериканцы такого претендента еще поддержат, а латиносы терпеть не захотят. Может, подойдет латинос? Отпрыск испанской короны… или португальской.
Павел вывел на дисплей содержимое папки «Браганца». Итак, что имеем? Джон Бриджесс… почему Бриджесс? А, это его дед от «Браганцы» столько оставил… Штат Орегон, это привычно… Женат, жена — Элизабет Роуч… Что за Роуч, никакого крапивного семени… Нет, Роуч — это в прошлом Ротчи… Ротшильды, что ли? Еврейку не стоит, хотя почему… Ах, вот что — это потомки Ротчева, русского почти что губернатора Калифорнии в середине прошлого века. Одно к одному. Ну и что — бензоколонка? Бензоколонка — это нефть, а нефть откуда идет? Известно, с Аляски, через трубопровод компании «Беринджи Ойл», или, как шутят в Новоархангельске, «Берендей и компания». Двое детей, оба сыновья. Увлечения… увлечения…
И тут император набрел на такое, что решительно переломило ход мировой истории. У скромного орегонского владельца автозаправки, по происхождению португальца, имелось единственное хобби: он пел португальские фадо под аккомпанемент собственной португальской гитары. При том не знал по-португальски и полусотни слов, но это не важно: сам Павел, для которого именно португальская гитара служила утешением во все годы соломенного вдовства, не знал и десятка слов на этом языке, но любимых мелодий помнил наизусть на сольный концерт в трех отделениях. И это общее увлечение решило судьбу мира.
Предиктор Гораций в своей московской квартире поглядел на часы: именно в это мгновение царь должен был выбрать американского императора. Жаль, Доместико Долметчеру придется отдать свои запонки. Они, увы, отгранены от королевского топаза дома Браганца — он так их фамилией и называется. Жаль Долметчера, но он себе новые купит, или царь ему подарит.
Когда на одной чаше весов лежит судьба планеты, а на другой запонки ресторатора — можно ли колебаться?
16
Сатана — отличная статья доходов по нынешним временам, только и всего.
Артуро Перес-Реверте. Клуб Дюма
Если бы такой дым приполз со стороны, Богдан его терпеть бы не стал, и немедленно на дымящуюся территорию отрядил карательную экспедицию. Но дым шел из собственного, заново отстроенного и подправленного рабочего чертога, где младший мастер Фортунат Эрнестович какого-то позднего летника уже забил и заканчивал беловать. Однорогий черт Антибка, состоявший при чертоварне на посылках, складывал в угол одно на другое корыта с почти черным ихором, а Давыдка ликовал, ведя записи. Еще бы: благодаря наводке Антибки Богдан Арнольдович вышел на отмель неповоротливых чертей-гипертоников, неспособных к адским работам, еще менее способных оказать сопротивление и тем не менее очень качественных в массе, если, конечно, смотреть не с их точки зрения, а со стороны интересов фирмы. Через доверенные руки Богдан получил очень дорогой заказ на смазочные материалы для авиации, приспособленные к длительному использованию в условиях антарктического холода. На такое масло лучше всего годился лимфатический ихор летнего и осеннего забоя; после определенной переработки на пуд ихора получалось три четверти пуда конечного продукта, и еще оставались высокооктановые шлаки, по сути дела идентичные девяносто восьмому бензину, с той разницей, что работал на них единственный автомобиль в мире, бронированный динозавр Богдана.
Заставив нынче вкалывать на чертоварне бухгалтера, Богдан оказался в необходимости решать бухгалтерские дела самостоятельно. При непрерывной работе до десятого, много до пятнадцатого октября, заказ на смазочное масло можно было уложить в сроки. Лежбище гипертоников, указанное Антибкой, давало как раз то, что нужно, хотя шкуры тут выше третьего сорта не попадались; растянутые чрезмерным давлением ихора, жирные, обленившиеся и в целом совершенно больные черти были легкой добычей, даже перед забоем разве что мычали и скулили. Богдан такого материала не любил, но заказ есть заказ, особенно — когда в спецификациях конечного продукта стоят параметры, не годные ни для одного самолета в мире, кроме имперского транспортника «Хме-2», способного перебрасывать до тысячи восьмисот единиц спецназа. Богдан знал об этом потому, что сам конструктор этого самолета, Пасхалий Хмельницкий, некогда учился вместе с ним и с Кавелем в подмосковной Крапивне, и наличие в классе мальчиков, из которых один — Богдан, а другой — Хмельницкий, сперва привело их к выяснению отношений (Хмельницкий остался умеренно побит), а потом взаимоуважению (списывать контрольные по всем видам математики Пасхалий давал Богдану первому. Но вторым на очереди всегда стоял Кавель Глинский).
